Ей казалось, что на холмах Гарша, вдали от парижской суеты, она сможет наконец восстановить силы, необходимые для той изматывающей жизни, которую она вела в столице. Да, кстати, о том говорил и двойной смысл итальянского названия виллы: место, где привольно дышится, и место, где можно перевести дух в горячке бурных дней. Именно этого она и желала. Позже, покинув «Бель Респиро», она назовет свою южную виллу «Ла Пауза» – все говорит о том, что проблема передышки в гуще взбалмошного существования волновала ее постоянно.
На следующий день после гибели Боя Коко заперлась у себя на вилле «Миланез», как в монастырской келье. Первое, что она сделала, – распорядилась вынести ковры, чтобы убрать в черное стены и потолки спальни. Черными должны были быть также занавески, простыни, покрывала… В этом отразился ее темперамент, доходящий до крайностей, а может быть, и воспоминания детства – она помнила, что овдовевшие крестьянки и вообще женщины из сельской местности, начиная с определенного возраста, облачались в сплошь черный траур. А разве она, в свои 37 лет, не постарела разом от жуткого удара, постигшего ее той зловещей ночью 20 декабря 1919 года? «Эта смерть, – позже скажет она, – явилась для меня тягчайшим ударом. Со смертью Кэпела я потеряла все». Вот откуда мысль затвориться, как в склепе… И слава богу, что вскоре ее неистощимая энергия и жажда жизни взяли свои права. Она задыхалась в своей гробнице. Она пожалела о том, что поддалась минутной слабости – она, которая всегда проповедовала добродетели силы воли. Габриель велела приготовить ей постель в другой комнате, в розовых тонах… Нет, конечно, она не собиралась вычеркивать из памяти человека, которого любила. Просто отныне она затаит от всех свою рану. И поклянется долее не ходить с душою нараспашку.
Это не мешало ей, оставаясь в своей комнате наедине с собой, воскрешать в памяти одну за другой картины своей жизни с Боем. К примеру, не кто иной, как он, обнаружил у нее сильную близорукость, не позволявшую ей четко видеть, кроме как совсем вблизи. Он нежно взял ее под руку и повел к врачу. Едва нацепив первые в своей жизни очки, она так и застонала на месте: до того уродливыми показались ей люди вокруг! Бе миопия идеализировала их… Ох и нахохотались они тогда вместе с Боем как сумасшедшие!
Другие воспоминания были не столь приятны. В той же комнате она вспомнила клинику, куда она попала после выкидыша. Хирург оказался бессилен. У нее никогда не будет ребенка от Боя. По-видимому, причиной всему был аборт, который она сделала еще в Мулене в ужасных условиях, что привело к непоправимым последствиям. Доктор Фор не скрывал этого от нее. Теперь Диана, законная жена Кэпела, ожидала от него ребенка, а она, Габриель, никогда не сможет его ему подарить.
Несколько недель спустя Габриель узнала от Эженора де Грамонта, душеприказчика Артура, что ее возлюбленный не забыл упомянуть ее в своем завещании. Из 700 тысяч фунтов, оставшихся после Боя, Габриель досталось 40 тысяч, равно как и другой женщине – некой итальянке, потерявшей на войне мужа. Бой также оставил немного денег своим сестрам, остальное получила его законная супруга Диана. Коко не была особенно удивлена, когда ей открылось существование метрессы-итальянки, которую ее любимый упомянул в завещании, да и не проявила ревности: она слишком хорошо знала Артура.
Тем более что теперь все это было не так уж важно: мертвые сраму не имут.
Хуже было другое: в своем смятении Габриель не знала, к кому обратиться, чтобы хоть немного утешиться. На поддержку со стороны семьи рассчитывать не приходилось. Была, конечно, добрая душа Адриенн, но она была слишком поглощена своим «принцем», чтобы хоть чем-то помочь своей племяннице. Ну а подруги? Можно ли всерьез рассчитывать на Женевьеву Викс или Мод Мазюель? Эта последняя имела счастье вскружить голову богатейшему техасцу в огромной шляпе, который увез ее за океан. А что же Мися? Она проявила неожиданное участие, доходящее до странности. Но можно ли верить в искренность привязанности, которая рискует ни с того ни с сего исчезнуть так же внезапно, как и зародилась? Нет, не стоит слишком доверять капризному характеру этих славян.
Итак, в часы, когда она не была занята работой, ставшей для нее истинным убежищем, она запирается в своем «Бель Респиро». К величайшему удивлению соседей, она велит покрасить ставни в черный цвет – это примерно как повязка траурного крепа на шляпе. И она, по возможности, старается избегать контактов с Бернштейнами – Анри и его женой Антуанеттой, – чье владение находится по соседству, отделенное от ее виллы только простой живой изгородью из грабов.
Однако в начале лета Габриель, дотоле под разными предлогами отклонявшая приглашения Миси, наконец согласилась встретиться с нею. Возможно, она и впрямь блажит, что наглухо затворяется в своем «Бель Респиро» и погружается в свою неврастению (как тогда называли депрессию), как ей неустанно повторяет подруга. Нет, все-таки не следует доверять этой польке! Сколько раз доброжелатели нашептывали ей – мол, ее привлекло твое горе, как пчелу привлекает запах иных духов. «Она щедра, – скажет впоследствии Коко, – когда страдают. Она готова отдать все – отдать все! – добавила она, – чтобы страдали дольше». Такова извращенная сложность характера этой из ряда вон выходящей дамы, с которой Габриель тем не менее водила дружбу, но всегда была начеку: трудно сказать, чего от нее можно ожидать, добра или зла.
По приглашению Миси – с которой она общалась больше по зову разума, чем из удовольствия – она бывала на многочисленных приемах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117