Стоявшая у окна «на наблюдательном посту» девочка на побегушках мигом извещала работниц о прибытии «хозяйки»; весть немедленно распространялась среди персонала, и все с усердием принимались за работу, так как «мадемуазель», как ее теперь стали называть, была крайне требовательна к конечному результату работы. Порою настроение у нее бывало столь чудовищным, что диву даешься, какая муха ее укусила. Это проявлялось в бешеных вспышках гнева, совершенно не соизмеримых с тяжестью имевшего место или только кажущегося проступка. Но на следующий день она забывала, что накануне метала громы и молнии; гнев исчезал, словно ничего не было, и к жертвам своим она обращалась спокойным тоном, благожелательно и даже – как ни в чем не бывало – проявляла к ним щедрость. Но… поймем ее правильно! Нужно только представить себе всю тяжесть раны, нанесенной интимной стороне ее жизни, и станет ясно, что подобные вспышки – следствие не злого характера ее натуры, а ударов судьбы.

* * *

Желающий проследить жизнь и судьбу Габриель Шанель едва ли преуспеет в этом, если упустит из виду, чем обязана законодательница мод дружбе с Мисей Серт, зародившейся двумя годами ранее.
Впоследствии Мися поведает в своих воспоминаниях, что она с первой же встречи поняла, сколь важную роль для своего столетия будет играть Габриель, далеко выйдя за рамки роли высо-коталантливой кутюрье. Сравнивая Коко с неограненным алмазом, Мися льстит себе, что первая вытащила ее из наезженной колеи, и с гордостью признается, что первая была ослеплена ее блеском… Возможно, в этих заявлениях такой по-славянски страстной женщины, как Мися, и есть доля преувеличения. Но в своей сущности они вполне точны: именно супруг Серт, и в первую очередь Мися, по-настоящему ввели Габриель в круги высшего общества (к чему Бой, слишком увлеченный собственными светскими амбициями, предпринимал лишь слабые попытки). Вдобавок она познакомила Габриель со всеми художниками и писателями, с которыми водила дружбу. И не кто иная, как Мися, открыла ей глаза на мир литературы и искусства, в которых Коко, несмотря на похвальные усилия Артура Кэпела, еще не слишком разбиралась.
«Не будь Миси, я так и умерла бы полной идиоткой», – призналась Габриель с несколько избыточным уничижением Марселю Хедриху. А ведь ей суждено будет стать одной из самых великих меценаток, каких только знала история!
Начиная с 1917 года Мися вводит свою подругу в круг ведущих мастеров культуры – таких, как Дягилев, Нижинский, Борис Кохно, Серж Лифарь, Стравинский, Пикассо, Сальвадор Дали, Кокто, Реверди, Радиге, Макс Жакоб, Сати, Орик, Мийо, Пуленк, Раваль… И многие из этих великих творцов не уставали рассказывать о том, над чем сейчас трудятся: о балете, который вскоре увидит сцену, о полотне, которое вот-вот будет закончено, о музыке, которая теперь сочиняется, о романе, который сейчас пишется… И о проблемах, которые при этом встают перед художником. Трудно представить себе более действенную и плодотворную школу, способную вывести на свет Габриель, в свои тридцать четыре года по-прежнему страдавшую от недостатка знаний. Теперь у нее появился шанс быть свидетельницей рождения шедевров! Присутствуя при обмене мнениями и предложениями, она прониклась сознанием, что есть литературное или художественное творчество. И с энтузиазмом воспринимала все связанные с ним аспекты.
Вполне возможно, она и себя считала художницей. Разве, задумывая очередную коллекцию из десятков новых моделей, не становилась и она причастной к миру великих творцов? Бог знает сколько она приложила воображения, фантазии и вкуса, колдуя над новыми выдумками. Но, как это ни парадоксально, она считала глупостью, когда о ее деятельности говорили как об искусстве: «Мы всего лишь поставщики», – многократно повторяла она, почитая смешным претензии своих подруг по ремеслу быть чем-то большим, нежели простыми мастерицами… Но действительно ли она так считала или просто бросала это как кость критикам и злопыхателям?

* * *

Летом 1919 года младшая сестра Габриель, 33-летняя Антуанетта Шанель, встретила молодого канадца, прибывшего добровольцем в Европу служить в британских воздушных силах. Полный энтузиазма и свежести мысли, он импонировал ее личности. Его авиаторский костюм и в особенности форменная фуражка живо взволновали наивную душу Антуанетты. Избранник ее сердца был младше ее на целых восемь лет, и звали его Оскар Эдвард Флемминг. Отец его был адвокатом в Торонто, а сам он жил в городе Виндзор… Звучит неплохо! По уши влюбившись в этого самого Оскара, тая в его объятиях, она уже грезила о роскошной жизни, которую будет вести и на этом, и на другом берегах Атлантики. Шикарные наряды – естественно, от Шанель – сделают ее самой элегантной и обожаемой женщиной во всей округе. И познает она счастье, которого никак не удавалось достичь бедняжке Габриель…
Свадьба состоялась в Париже все в том же 1919 году. Свидетелями у Антуанетты были не кто иной, как Артур Кэпел и «вечный жених» Адриенн Морис де Нексон. Были там также Леон де Лаборд, Этьен Бальсан, Жанна Лери, Габриель Дорзиа… Ну, словом, вся веселая компашка из Руалье. Не забудем упомянуть о роскошном свадебном платье невесты и шикарном «Роллсе» – откуда они взялись, догадаться несложно.
Вскоре после свадебной церемонии молодожены уехали в Канаду. Они должны были поселиться у родителей Оскара в Виндзоре. Виндзор в Канаде – совсем не то, что Виндзор в Англии: это промышленный город близ границы с Соединенными Штатами, по другую сторону которой расположена столица империи Форда – Детройт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117