– следует первый вопрос.
Пожатие плеч.
– У меня много знакомых, не знаю, о ком вы говорите.
– Помогу, курчавый блондинчик…
– Возможно, я встречался с ним в дискотеке. Я там работаю, – отвечает Сливяк неуверенно.
– Короче: ты знаком с ним или незнаком?
– Что-то вроде припоминаю. Он часто ходит в дискотеку. Вероятно, там мы и познакомились.
– Когда встречались в последний раз?
– Точно не помню, неделю или две назад…
– Точнее: день!
– Не знаю, не помню.
– У Базяка память лучше. Он утверждает, что это было пятого августа.
Реакция мгновенная:
– Неправда!
– Как ты можешь утверждать, что это неправда, если только что говорил, будто не помнишь, когда вы встречались?
В глазах на мгновение растерянность, но тут же ответ:
– Пятого августа я был болен и лежал дома. Родители могут подтвердить.
– Сейчас проверим, – спокойно говорит Корч, снимает телефонную трубку и соединяется с отделом кадров Дома культуры. – Будьте добры, проверьте, пожалуйста, – просит он, представившись, – выходил ли на работу пятого августа Богдан Сливяк?
Сливяк не слышит ответа, но и без того знает его, а потому едва Корч кладет трубку, сразу пытается исправить свою оплошность:
– До обеда я был дома, а к четырем пошел на работу.
– И до обеда тебя видели в городе, – бесстрастно констатирует Корч. – Есть показания свидетелей.
– Каких свидетелей?
– Тебе уже сказано – вопросы здесь задаю я. Но так и быть, сделаю для тебя исключение, отвечу. Видел тебя, помимо прочих, и некто Кацинский.
Фамилия эта действует как удар грома. Сливяк бледнеет.
– Кацинский же умер, – вырывается у него невольно.
– Откуда ты знаешь, что умер?
Минутное колебание.
– От родителей слышал. Отец работает в больнице, мать тоже врач. Они говорили, что это случилось восьмого августа.
– Ты так хорошо запомнил фамилию незнакомого человека и день его смерти? Ты был с ним знаком?
– Не-е-ет.
– А ты знаком с кем-нибудь из дома четыре по улице Ясминовой?
– Нет. Я никогда там не бывал.
– Ты уверен?
– Да, – голос звучит твердо.
Корч выдвигает ящик стола, достает из него какую-то папку с бумагами. Начинает медленно ее листать, словно что-то отыскивая. На одной из страниц останавливается.
– Странно, – произносит он удивленным тоном. – У меня вот здесь показания людей, которые видели тебя там восьмого августа.
– Неправда! Восьмого августа с четырех до девяти вечера я был в дискотеке.
– Откуда ты знаешь, что я имею в виду именно вторую половину дня? Я же об этом не говорил.
– Вы впутываете меня в какую-то историю! Я буду жаловаться! – В голосе нотки паники.
– Жаловаться можешь, а пока отвечай на мои вопросы. Это не дружеская беседа, а допрос. Ясно?
Сливяк сникает.
– Вас удивило, что я назвал вторую половину дня. Но что ж тут удивительного? Утром все работают и в гости друг к другу не ходят.
– Ну, положим, не все работают. Ты вот, к примеру, до обеда валяешься дома.
Сливяк молчит, опустив голову, и лишь судорожно сжатые руки свидетельствуют о внутреннем его напряжении.
– Значит, если я правильно тебя понял, восьмого августа до обеда ты находился дома?
Сливяк морщит лоб.
– Ну да, – после паузи соглашается он.
– И никуда из дома не выходил?
– Нет, – звучит как вздох облегчения.
– Кто это может подтвердить?
– Домработница, соседи из третьей квартиры. Они к нам заходили. А я открывал дверь. Они просили проигрыватель, кто-то привез им в подарок итальянские пластинки.
– В котором часу это было?
Сливяк на минуту задумывается.
– Между одиннадцатью и двенадцатью.
– А раньше к вам никто не заходил?
– Не-е-ет, – в голосе снова нотки тревоги.
Корч звонит дежурному.
– Приведите ко мне нашего бывшего клиента из восьмой.
В дверях появляется Люлинский.
– Не бойтесь, пан Люлинский, подходите ближе, – подбадривает его Корч, включая магнитофон. – Ты знаешь этого гражданина? – обращается он к Сливяку.
Сливяк то бледнеет, то краснеет.
– Нет! – чуть ли не выкрикивает он.
– Как это нет, уважаемый пан Сливяк? – вмешивается Люлинский. – Вы говорите неправду. Я был у вас дома восьмого августа в десять часов утра. Вы сами открыли мне дверь и пригласили в комнату. Я могу рассказать все подробно.
– Рассказывайте, – соглашается Корч.
Люлинский подробно описывает дом, лестничную клетку, дверь в квартиру, прихожую, комнату Сливяка, его вид и одежду.
Корч не спускает глаз с задержанного. Тот больше не протестует, сидит молча. Только глаза его беспокойно бегают, и он то и дело сглатывает слюну, будто в горле у него что-то застряло.
– …я передал ему слова, – обращается Люлинский к Корчу, – которые просили меня сказать ему, и тут же ушел. Сливяк ни о чем меня не спрашивал, видно, сразу понял, о чем речь.
– Спасибо, пан Люлинский, – вежливо обращается к нему Корч, – вам придется еще немного подождать, пока готов будет протокол, подпишете его и потом можете быть свободны.
Крысиная мордочка сразу преображается.
– Слушаюсь, пан поручик, всегда рад служить. – Он пятится задом к двери. – Подожду, конечно, подожду, сколько угодно, пожалуйста!
Когда дверь за Люлинским и сопровождающим его милиционером закрывается, Корч вновь обращается к Сливяку:
– Как надо понимать слова: «Пусть пьянчуга не чирикает»?
– Не знаю. Не знаю и ничего не понимаю! – Сливяк прикрывает глаза рукой.
– Хватит валять дурака! – резко бросает Корч. – Ты задержан по подозрению в избиении гражданки Ирэны Врубль, совершенном пятого августа совместно с Зигмунтом Базяком, и в убийстве гражданина Кацинского. Нам все известно. Говори правду. Ложью ты только усугубляешь свое положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51