А гигантские игуаны, как известно, существа ленивые, склонные к сибаритскому образу жизни.
– Простите, мы с Вами раньше не встречались? – спросил Егор, насмешливо глядя, как игуана втягивает в глотку своего собрата по классу.
Рот ящерицы был занят более важным делом, чем ответы на дурацкие вопросы. Кто знает, может, была бы свободна, ответила бы.
А так… Игуана сделала ещё пару судорожных движений бородавчатой, покрытой крупными чешуями глоткой, подвес под подбородком импульсивно дернулся и хвост неосторожной ящерицы – анолиса исчез в глотке большой игуаны. Навсегда.
– Проголодалась, однако, – удивился проводник.
На самом деле он, конечно же, использовал слово из местного индейского наречия, но перевести его можно было и так: «однако». Получалось похоже на российских чукчи и эвенков. Он и внешне был похож на них, – такой же чуть приплюснутый нос, раскосые припухшие глаза и невозмутимо-философский взгляд на и жизнь.
– Вчера съела змею, сегодня анолиса. Аппетит хороший, – с уважением закончил он волновавшую его мысль. – Значит, сильно здоровая.
И, опережая мысль и движение Егора, посоветовал:
– Ловить не надо. Она юркий, быстро двигается. Не поймать. И сильный. Не удержать, если поймаешь. А если удержишь – палец откусит. Больно, однако.
У Егора было ещё немало творческих планов, связанных с наукой и писательской профессией, так что терять палец в пасти игуаны не входило в его ближайшие программы.
– Теперь спать будет. Долго есть не будет, – пояснил проводник, кивнув в сторону игуаны.
И, словно опровергая это непродуманное заявление, игуана сделала неуловимо-резкое движение в сторону и, ухватив за заднюю ножку древесную лягушку, изящно расписанную пепельно-серой филигранью по темно-зеленому фону, практически, неотличимую на таком же изумрудно-сером мху под листьями орхидей, сделала быстрое движение шеей, горлом, бугристым подвесом; она чуть дернула головой снизу вверх, произвела сипло хлюпающий звук, и втянула трепыхающуюся жертву в узкую щель рта.
Хорошенькая лягушка присоединилась к компании полупереваренной вчерашней змеи и ящерицы – анолиса, только что отправившейся в желудок гигантской игуаны.
– Не насытилась, однако, – удивился проводник. – Сильно голодный была.
– А может – про запас? – спросил Егор.
– Зачем игуане запас? – удивился проводник. – Пищи везде многое, захотел есть – нагнулся, руку протянул, поел. Игуана как индеец – хочет есть, ест, зачем запас делать? Это в стране белого человека пищи мало, все запас делают. Несвежий пища едят. Индеец и ящерица только свежий пища кушают.
– И куда в неё влезает? – удивился Егор.
– Очень большой игуана, – сокрушенно покачал проводник курчавой головой. – Наверное, вождь. Она и кушать не хочет, а ест.
– Зачем? – удивленно спросил Егор.
– Для важности. Толстого и сытого всегда уважают.
– Ну, ты меня успокоил и обнадежил, – усмехнулся Егор, похлопав себя по начавшему возникать к пятидесяти небольшому, плотному, ещё спортивному, но все же излишнему брюшку.
Он сел на раскладной стульчик и уставился на игуану.
Она сидела в тени нескольких крупных орхидей и выглядела мирной старушкой на пенсии, нежащейся в прохладе на своем приусадебном участке среди цветов и кустарников.
– Хорошо покушал, – удовлетворенно заметил проводник, – теперь спать будет.
Но он снова ошибся.
Еще одно резкое, быстрое движение покрытой крупными чешуинами головы, бросок липкого языка, мощная хватка челюсти, и изо рта гигантской игуаны уже торчал хвостик зеленой амейвы – маленькой юркой ящерицы длиной около двенадцати дюймов.
– Подавится, – предположил проводник.
Егор от пари отказался. И оказался прав. Потому что игуана, хотя и с трудом, с видимым отвращением, но заглотнула и эту товарку.
– Ну, все, – расхохотался проводник, – теперь её голыми руками бери. Она сонный, никуда не годится.
И он протянул в сторону игуаны руку, норовя ухватить её толстое чешуйчатое горло ладонью.
Однако его пальцы не успели сплестись на шероховатой глотке. Последовало невыразимо быстрое для такого явно перекормленного пресмыкающегося движение, раздался дикий крик проводника, и вот уже одним пальцем у неосторожно индейца племени кирикири стало меньше.
– Как же, сонный, – ворчливо заметил Егор. – Это рука твоя теперь «никуда не годится».
Пока он перетягивал импровизированным жгутом палец, перевязывал руку, используя всегда прикрепленный во время таких походов к ремню набор дорогой аптечки, игуана, как ни в чем не бывало, не демонстрируя ни страха, ни вины за только что произведенное разбойничье нападение на соотечественника, снова закрыла тяжелыми веками желто-крапчатые глаза и сделала вид, что дремлет.
Егор и раньше-то ей не особо доверял, теперь же доверие было потеряно окончательно.
Проводник, получив дозу обезболивающего в сочетании с антистолбнячной сывороткой, оклемался, сел на горячий песок, бережно баюкая перевязанную руку, и с неуменьшающимся интересом рассматривал игуану-обжору.
– Точно, вождь. Гордая очень, – наконец решился он произнести свой вердикт, – даже потрогать себя не дает.
Вдруг он упал на четвереньки и застыл в этой неудобной позе, являя собой достаточно привлекательную мишень для нападения, если бы кто-то из представителей животного мира захотел отомстить индейцу за попытку унизить его королеву (вождицу, паханку, принцессу?) игуану.
– Что случилось? – недоуменно спросил Егор.
– Тихо. Погляди под куст рядом с игуаной.
Егор всмотрелся в густые заросли.
– Видишь, какой огромный тейю?
Егор лег на песок и посмотрел под куст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148