– Это так, это конечно, да и Бог поможет.
– А знал ли кто, что Вы панагию драгоценную дали на ночь отцу Иллариону, как Вы недавно заметили, для лечения?
– Да кроме нас двоих при том никто не присутствовал. А могли видеть, однако ж, те монахи, кто в келью заходил и видели на груди у отца Иллариона панагию.
– Кто ж в келью заходил?
– Не ведаю.
– Надо будет всех монахов опросить.
– Ваша воля.
– А мог ли кто из монахов таить на отца Иллариона злобу, зависть к нему питать?
– Исключено, добрейшей души был человек.
– А ведь не добрый злого ненавидит, наоборот, злой – доброго.
– Это так. Но – исключаю…
– Ни с кем не было у него неприязненных отношений?
– Ни с кем…
– Внутри монастыря…
– Да…
– А за стенами монастыря? У него могли быть враги?
– Враги есть у каждого мирянина. А у монаха – какие враги?
– Ни на кого подозрения Ваши не падают?
– Заподозрить невинного – большой грех.
– А убить, невинного – не грех? Полноте, пока все версии не переберем, не найдем изверга. А как версии перебирать, коли никого не подозревать.
– Это так, и рад бы помочь. Вы хоть, Иван Дмитриевич, какие наводящие вопросы мне бы…
– Не знаю распорядка монастыря… Как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не ходи. А каков он, ваш устав? Бывают ли в монастыре посторонние люди? Кто они?
– Как не бывать? Редко, но бывают.
– Так кто же вызывает у Вас подозрение?
– Никто… Грешен, – никто… Не могу душу свою перебороть и напраслину на невинного человека возвести. Вы уж, любезнейший Иван Дмитриевич, мне наводящие вопросы…
– Так уж я и так… Наводящие… Да все не наведу Вас на нужную мысль.
– Да все потому, что ума не приложу, кто из людей истинно верующих мог пойти на такое страшное злодеяние корысти ради…
– А из неверующих?
– Так что неверующим в православном монастыре делать?
– И то ваша правда.
Делать нечего, стал Иван Дмитриевич искать другие подступы.
Вызвал монастырского служителя Якова.
Прокурор и следователь с, интересом прислушивались к первому допросу, свои вопросы не задавали. То ли не знали, что спросить, то ли им хотелось увидеть в деле, как ведет дознание сыщик Путилин. А может, и то, и другое. И третье – вчера оба были в гостях у помещик Славгородского Ивана Тимофеевича, общего старинного знакомца, – Иван Тимофеевич вместе служил в одном полку с судебным следователем и был свояком прокурора, так что засиделись, заигрались в вист, а это хорошее мужское занятие не обходится без доброй вишневой наливки, да и курили много всю ночь, курили, теперь голова-как чугунная, во рту, словно все лошади полка постояли, до вопросов ли…
Но когда Яков вошел в келью настоятеля, оба, и прокурор, и следователь, слегка оживились.
– А ну-тес, братец, покажи – ка нам свои руки! – бросился к нему следователь.
И прокурор встал с кресла, подошел поближе, уставился сквозь пенсне на вытянутые и слегка дрожащие руки Якова.
– А чего дрожит так? – внес свою лепту в дорос прокурор.
Я, конечно, извинясь, ваше-ство, но перебрал вчерась… Мы в трактире на Хомутовской, у Пал Палыча, с кумом четверть хлебного вина выкушали… – Так грех ведь.
– Как не грех? Грех… Вот я в монахи-то все и не решаюсь, который год. Грешен. А они – люди святые. А я все при них – в услужителях. Мое дело какое – печки растопить, дровишек заготовить, и все такое.
К ним подошел вплотную и доктор.
Все трое впились глазами в руки Якова.
Только Иван Путилин, как сидел, так и сидел.
– А что у тебя с руками? – спросил доктор.
– А что с руками? – удивился Яков.
Руки его были абсолютно чистые. В том смысле, что не было на них никаких порезов.
– А то, что мыть надо руки, ишь, под ногтями какой чернозем развел. Так неровен час и бактериями разживешься.
– Э, ваш-бродь, нас никакая бактерия не берет. Намедни в погреб за солониной ходил, так одна бактерия высунула рожу свою усатую, ошерилась, глаза красные в темноте горят, чуть за руку не цапнула.
– И что же? – смеясь спросил доктор.
– Увернулся, – признался Яков. – А то вот ещё был случай…
– Хватит, хватит, любезнейший, ты на вопросы отвечай – прервал его воспоминаний Иван Дмитриевич.
– А какие вопросы? Нет никаких вопросов.
– Вот тебе мой вопрос, – не знаешь ли, кто до тебя служил в прислужниках при монахах?
– Никак нет, не могу знать, потому, – как я могу про то знать, ежели это было до меня? – резонно возразил Яков.
– Убедил, – усмехнулся Путилин.
Пригласили в келью казначея монастыря.
– Скажите, отец казначей, Вы – старожил монастыря. Кто у вас до Якова служил в прислужниках при монахах.
– Помню всех, Иван Дмитриевич, как не помнить, – всех на работу брал, всем жалованье определял, всех увольнял и денежку в дорогу давал.
– Назовете ли имена, фамилии?
– Назову, почему не назвать Аккурат перед Яковом был Иван Михайлов – в сентябре уволился.
– А не скажете ли, когда сей Иван Михайлов был последний раз в монастыре? Давно ль?
Тут от двери кельи раздался голос – низкий густой, – одного из молодых монахов, из тех, что стояли там, прислушиваясь к разговору, их Путилин намеревался чуть позднее вызвать:
– Ежели Вы по Ваньку Михайлова, так он третьего дни был тут.
– То есть накануне убийства, – подытожил Иван Дмитриевич. – А чего заходил?
– Да вроде как бы и без надобности. Целый день проваландался по монастырю без дела, ночь переночевал, и наутро уехал к себе в село.
– А я его видел и в день убийства. В утро того дня, – добавил второй монах, с тонким бледным лицом.
– У кого ночевал Иван Михайлов? – спросил Путилин. – Никто не знает?
Позвали всех сторожей. Один и признался:
– У меня и ночевал Ваньша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148