Мне хотелось находиться рядом с ней, скучать рядом с ней. В слабом утреннем свете я сел, чувствуя тошноту и головокружение. Обычно похмелье громко требует, чтобы я немедленно вышел на свежий воздух, но сейчас недостатка в свежем воздухе не было. Я закрыл глаза, прижал пальцы к вискам и начал мягко растирать круговыми движениями, словно был хоть крошечный шанс нейтрализовать бутылку вина, несколько пинт крепкого пива и бутылочку виски.
– Выглядишь так себе, приятель.
Если я выглядел примерно так же, как чувствовал себя, то странно, что кто-то осмелился подойти ко мне ближе, чем на сто ярдов. Рядом на скамейке сидел бродяга. Обычный вонючий бродяга с большой банкой пива в руке и коростой на подбородке. Единственное отступление от традиций – он был валлийцем. Пьянчуг-шотландцев я встречал во множестве. Пьянчуги-ирландцы клубятся у станции метро «Кэмден». Но чтобы бездомным алкоголиком был валлиец – это новость. Шотландцы да ирландцы попадаются везде – в фильмах, в музыке, в кельтских танцевальных буффонадах, скапливаются у метро. И вот, наконец, валлиец – вклад в восстановление национального баланса.
– Да, чувствую себя погано. Мне просто хотелось присесть.
– Ну да, а потом захотелось прилечь, вот и дал ты храпака, ха-ха-ха. Вообще-то, приятель, это моя скамейка, но ты так быстро закемарил, что я тебя пожалел. Выпьешь?
Он протянул мне банку с пивом. С края тянулась ниточка слюны.
– Нет, спасибо, никогда не пью перед завтраком теплое пиво с плевком бродяги.
Вообще-то фразу эту я лишь подумал; у меня не хватило смелости ее озвучить. С его стороны очень любезно предложить поделиться единственным свои достоянием, пусть его предложение и было самым неприятным за всю мою жизнь. Меня встревожило, что бродяга ведет себя по-дружески и разговаривает со мной как с равным.
– Раньше-то я тебя здесь не видал.
– Понятное дело. Я не бездомный.
– Ах, простите, ваше величество. – Не вставая со скамейки, он изобразил раболепный пьяный поклон. – А где ж ты живешь тогда?
– Ну, сейчас нигде не живу, – промямлил я. – Но на самом деле совсем недавно у меня было два дома, – добавил я в надежде, что эти слова подкрепят мои претензии на принадлежность к общественному большинству.
– Значит, раньше у тебя было два дома, а теперь нет ни одного. – Он сделал последний глоток из банки и кинул ее на траву. – А по мне – так справедливо.
Бродяга был прав – в том, как обернулась жизнь, была определенная симметрия: человек, который желал всего, остался ни с чем. Но меня возмутило, что пьянчуга пытается низвести меня до своего уровня. Ведь я не бродяга! Ладно, мне негде жить, у меня нет денег и я ночевал на скамейке, но как бы сильно пиво ни ударило мне в голову, я никогда бы не бросил пустую банку на землю.
– Понимаешь, у меня жена и двое детей, и скоро родится третий, – гордо сказал я.
Бродяга оглядел меня с ног до головы. Он взглянул на мое сморщенное, небритое лицо, на торчащие во все стороны волосы, на мятую одежду, на жалкую кучку барахла, выглядывавшего из потрепанной сумки.
– Да крошке просто повезло. Ты выглядишь настоящей приманкой для баб.
– Да ладно, мы крепко повздорили, но я собираюсь ей позвонить. Вон из той телефонной будки.
– Ну так валяй.
– И я с ней помирюсь, потому что я не какой-то там оборванец.
– Валяй, приятель.
– Потому что я не бездомный нищий.
– Конечно, конечно. Иди звони своей бабе.
– Вот только… У вас не найдется немного мелочи?
С двадцатью пенсами, выклянченными у бродяги, я набрал номер родителей Катерины и приготовился встретить ледяное неодобрение. Но трубку рискнула снять Милли, и у меня заколотилось сердце.
– Привет, Милли, это папа. Как поживаешь?
– Хорошо.
– Ты уже позавтракала?
На другом конце трубки наступила тишина, которую я интерпретировал как молчаливый кивок.
– Вы слушаетесь бабушку и дедушку?
Снова тишина. Возможно, Милли кивала, а, возможно, качала головой, по телефону не разберешь. К чему задавать вопросы, ответы на которые не требуют слов.
– Тебе нравится моя шляпа? – спросила Милли.
– Чудесная шляпа. Это бабушкина?
– Нет! – ответила она, словно я непроходимый глупец. – Бабушка не пират!
Телефон-автомат съедал минуты, и как ни здорово было болтать с Милли, но вопрос о том, пират бабушка или нет, ничуть не приближал меня к реставрации моей семейной жизни.
– Мама дома, дорогая?
Тишина.
– Милли, я отсюда не вижу, киваешь ты головой или качаешь? Ты можешь попросить к телефону маму?
Я услышал голос Катерины, она просила Милли передать трубку.
– Алло?
– Привет, это я. Слушай, нам надо поговорить, да, я знаю, что ты должна меня ненавидеть и все такое, и я понимаю, что с твоей точки зрения выгляжу не самым замечательным парнем на свете, но видишь ли, я не самый худший, правда. И дело в том, что я тебя люблю. Боже мой, мужчины спят с другими женщинами, а жены им прощают, но я ничего подобного не выкидывал, правда. Господи, я даже мастурбирую, представляя тебя.
– Это не Катерина, Майкл. Это Шейла, – произнес ледяной голос тещи. – Прошу тебя, не упоминай без нужды имя Господа.
– Ой, простите, Шейла. Господи, по телефону у вас так похожи голоса.
– Прошу тебя, не поминай Божье имя всуе.
– Ах да. Черт, простите. Можно мне поговорить с Катериной?
– Нет, нельзя.
– Что?.. Вы ее не позовете, или ее нет дома?
– Ее нет дома.
Шейла упорно отвечала строго на поставленный вопрос.
– А вам известно, где она?
– Да.
– Не могли бы вы сказать где?
– Я не уверена, что мне следует это делать.
– Послушайте, ради б… ради всего святого, Шейла. Она все еще моя жена. И она на девятом месяце беременности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80