Его рекомендации ошеломили нас. Казалось, он не пропустил ни одной знаменитой голливудской собаки. К тому времени этот человек только что открыл студию в Нью-Йорке. Он заверил нас, что у всех голливудских собак была уйма недостатков. С помощью ретуши ему удавалось устранять двойные подбородки, увеличивать куцые хвосты и удлинять уши. Это был мастер своего дела. Познакомившись с Жози, он заявил, что уберет какой-нибудь дюйм с ее живота, но что касается остального, то она не нуждается в приукрашивании.
Жози посетила салон красоты и вернулась оттуда вся в бантиках. Мне не пришлось долго учить ее позировать: я просто показала ей конфету и дала понять, что она получит ее после щелчка фотокамеры.
После третьей конфеты Жози так и рвалась сниматься. Подозреваю, что ею втайне завладела мысль стать профессиональной фотомоделью. Она садилась, поворачивалась, вставала и даже чавкала. Говорю вам: эта собака способна на все ради меня и конфет.
Знаменитый фотограф не остался равнодушным к ее чарам.
– Необыкновенный шарм! Это будет великолепный снимок! А что касается животика, то у меня есть замечательная подсветка. Но что за мордочка – просто конец света! А уши! Ей нужно сниматься в кино. У меня еще не было клиентки с такими глазами. Я должен снять ее крупным планом. Это человеческие глаза, в них светится мысль. Дитя мое, перестань жевать эту гадость. А теперь открой свои дивные глазки. Открой их, моя прелесть.
«Прелесть» послушно захлопала ресницами. Она также сочла фотографа необыкновенным человеком.
Фотограф продолжал суетиться:
– Нужно будет послать снимки в «Вог». Там их с руками оторвут. В свое время они уговаривали меня идти к ним работать. Но я отказался. Терпеть не могу снимать этих пошлых красоток. То ли дело работать с Жози: это просто конец света!
Убирая фотопринадлежности, он продолжал расхваливать Жози – как она поразительно фотогенична. Я уже представляла себе, как покажу матери Бобо Эйхенбаума портрет Жозефины в «Воге» – на всю страницу! Жози в окружении стройных манекенщиц!
Естественно, когда он запросил сто долларов, я не стала торговаться. Он собирался сделать несколько фотографий восемь на десять, чтобы предложить на обложку в «Лайф». Этот журнал уже много лет умоляет его о сотрудничестве.
На прощание он расцеловал нас обеих.
– Тяжело расставаться с вами, мои дорогие, но я должен спешить. Через неделю получите пробные отпечатки.
Мы долго смотрели вслед. Казалось, Жозефину также огорчила разлука с этим человеком. Он сделал не менее семидесяти пяти кадров и навсегда стал для нее олицетворением семидесяти пяти конфет.
Фотограф сдержал слово и прислал пробные отпечатки: всего через пять дней. Я вскрыла конверт и не поверила своим глазам. Если бы я лично не присутствовала при съемке, то решила бы, что это дело рук Ирвинга. Семьдесят пять кадров! Семьдесят пять чернильных клякс – вот что это было такое! Ни глаз, ни мордочки, ни зубов, ни ушей – одно сплошное чернильное пятно. Рисунок из серии тестов Роршаха.
Я набрала номер фотографа и заговорила на повышенных тонах. Фотограф ответил тем же. Он заявил, что с ее окрасом нельзя сниматься. Черный цвет огрубляет, а Жозефина – просто вопиющая брюнетка. Черные глаза, черный нос…
Я ехидно осведомилась, что он предлагает: покрасить ее в белый цвет? Вставить голубые контактные линзы?
Это навело фотографа на мысль.
– Слушайте, дорогая, что вы делаете с вашими волосами, чтобы они хорошо прорабатывались на экране?
– Посыпаю золотой пудрой.
– Вот именно! Я сейчас же буду у вас! Мы повторим съемку. А вы пока слетайте за золотой пудрой!
Так я и сделала. Пришлось также позаботиться о новой коробке конфет. Жози ликовала. Она даже не возражала против превращения в блондинку. Мы снова прошли через всю процедуру съемки. Мне были обещаны семьдесят пять изумительных пробных отпечатков. Через неделю я их получила. Семьдесят пять обсыпанных золотой пудрой пуделей – без глаз и без выражения лица.
Ирвинг не только фотографу сказал все, что он о нем думает, но также приберег пару ласковых слов для меня. Особенно когда выяснилось, что золотая пудра намертво пристала к меху нашей красавицы. По прошествии нескольких дней золото начало тускнеть, и прохожие на улице останавливали нас возгласами: «Эй, мистер, у вас зеленый пудель!» Или: «Смотри, мам, какая странная собака!»
Я так и не поняла, почему это никак не удавалось смыть. Мыло оказалось совершенно бессильным. Я тщетно пыталась втолковать Ирвингу, что когда я сама пользуюсь золотой пудрой, потом ее достаточно смахнуть щеткой для волос.
Он так и не дал себя уговорить.
– Тебе не приходит в голову, что между вашими волосами существует разница? И вообще – что она существует сама по себе? Это ее волосы, ее личико и ее индивидуальность!
Я пришла в негодование.
– А я, по-твоему, кем ее считаю?
– Своим продолжением. Частью тебя самой. Твоей копией. Ты любишь недожаренное мясо, значит, она тоже должна его любить. А я, например, предпочитаю пережаренное, но это не дает мне права навязывать ей свой вкус.
– Чего ты от меня хочешь?
– Дай ей возможность стать собой. Может, она выберет что-то среднее.
Я допустила, чтобы последнее слово осталось за Ирвингом, потому что в глубине души признавала: его рассуждения имеют под собой почву. Жози действительно переняла чуть ли не все мои вкусы и привычки. Она не только отдавала предпочтение тем же блюдам, людям и телепередачам, но и разделяла мои «фобии».
Например, страх перед насекомыми. Я не из тех женщин, которые падают в обморок при виде мыши. Я даже считаю мышь умной зверюшкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62