— Это было сказано с явной насмешкой
— Все очень просто. Конец августа — это легко проверить, хотя бы заглянув в газету,— был очень жаркий. Работа у помрежа тяжелая. Бегает из кулисы в кулису, следит за выходом актеров, наблюдает за реквизитом. При такой жаре пот с меня лил ручьем. Я решил: надо бы иметь под рукой полотенце, чтобы обтирать руки и лицо. Одни люди вообще не потеют, а с других пот катится градом. Я принадлежу ко вторым. Потому я и вбил гвоздик в стол с реквизитом и вешал там полотенце.
- А почему с задней стороны, а не сбоку и не спереди? — спросил прокурор.
- Да потому, что каждый, кто идет мимо, задевал бы тогда мое полотенце. В кулисе довольно тесно, а тут еще столик торчит, загораживает проход. Л гак полотенце висело сзади, у ножки стола. И всегда было под рукой.
— Расскажите это своей бабушке,— рассмеялся капитан Лапинский.— Почему, когда мы после убийства приехали в театр, полотенца на месте не было? Пи один из свидетелей даже словом о нем не обмолвился.
— А вы об этом спрашивали? Когда? После того, как пистолет нашелся?
Капитан замолк. В душе он признавал, что подследственный дьявольски умен и выбрал лучший способ защиты — нападение. Действительно, про полотенце никого не спрашивали, только про пистолет и предполагаемого убийцу. Никому такое и в голову не пришло, а тем более до обнаружения пистолета.
— Почему полотенца не было на гвоздике в день убийства? — Прокурор повторил вопрос, стремясь выручить капитана, видя, что помреж попал в цель.
— Очень просто,- Павельский Гнил снова совершенно спокоен.— Я только что объяснил, что полотенце мне понадобилось в августе, когда стояла жара. В начале сентября погода резко изменилась. Сентябрь в этом году был самый холодный за последние пятьдесят лет. Пришлось раньше срока включить центральное отопление. Лишь потом в октябре опять стало жарко. А когда похолодало, не только я перестал потеть, а вообще за кулисами было так холодно, что пришлось надеть меховую безрукавку. Тогда полотенце мне стало ни к чему. Если б вы арестовали меня не двадцать восьмого сентября, а неделей позже, я бы, может, снова пользовался полотенцем, которое вешал на вбитый раньше гвоздик. Тогда я, а не пани Май нашел бы спрятанное оружие.
И мы бы про него никогда не узнали,— видно было, что капитан не верил ни одному слову Павельского.
— Я хотел бы к сказанному кое-что добавить.
— Пожалуйста,— разрешил прокурор.
— Будь я убийцей, то гвоздь прибил бы так, чтоб никто его не видел. Это было б нетрудно. В театр я мог зайти и днем, и ночью. Мог прийти, скажем, с утра, часа за два до репетиции. Тогда в «Колизее» нет никого, кроме дежурного и служащих канцелярии, а они сидят в передней части здания. На сцене я б мог делать, что мне вздумается. Забить хоть сто гвоздей. И не малюсеньких, а если надо, даже штырей.
Никто б не увидел и не услышал. А я мой гвоздик вбивал перед самой репетицией, когда актеры вышли на сцену, а механики были на местах. Больше того, молоток и гвозди я взял у нашего столяра. Вбил один гвоздик, а остальные сразу же вернул вместе с молотком. Если б я планировал убийство, не наделал бы таких глупостей. Молоток и гвозди принес бы из дома или купил в «Тысяче мелочей», а потом ненужное выбросил. Не вешал бы при всех полотенце на гвоздь, чтоб легче было догадаться о том, что между столом и стенкой есть тайник. Прошу допросить столяра.
Капитан Лапинский, не обращая внимания на сказанное подследственным, опять вернулся к истории о том, как был найден пистолет.
— Мы со всеми предосторожностями сняли пистолет с гвоздя. Уборщица заслуживает всяческой похвалы. Пистолета она не трогала, хотя на ее месте девяносто человек из ста поступили бы наоборот, и сразу позвала директора. Он до прибытия милиции тоже ни к чему не прикасался. Благодаря этому нам удалось установит!,, что на пистолете целый набор отпечатков пальцев. Догадываетесь, чьих?
-- Только моих.
— Браво!
— Вы, пан капитан, напрасно иронизируете. В этом нет ничего странного. Я последний, не считая убийцы, кто держал пистолет в руках. Я получил его от реквизитора, взял в руки и проверил, есть ли в стволе холостой патрон. Потом положил на стол. Чьи же должны быть отпечатки? Убийца, меняя пистолет, наверняка воспользовался перчатками или хотя бы носовым платком.
— Вы зря говорите «последний, не считая убийцы». Вы вообще были последним, кто брал этот пистолет в руки.
— Опять сарказм! Было б странно как раз, если б я не оставил отпечатков на пистолете. Я брал его при всех, не таясь. Другое дело — убийца. Ему надо было так поменять пистолет, чтоб ни на одном не осталось даже слабых и неясных отпечатков его пальцев. Потому-то на директорском «вальтере» только мои отпечатки, а на пистолете с боевым патроном — только жены. Нынче и ребенок знает про дактилоскопию, а тем более преступник, который устроил такое дьявольское убийство. Убийца Зарембы стер со своего пистолета все отпечатки пальцев, а потом, когда менял пистолеты, ни к одному из них голой рукой не прикасался.
— Можете и дальше ни в чем не сознаваться,— закончил допрос офицер милиции.— Посмотрим, удовлетворят ли суд ваши путаные и неправдоподобные объяснения.
Прокурор Ясёла позвонил в караульное помещение. До появления милиционера, который увел заключенного, никто в кабинете не произнес ни слова. После ухода Павельского капитан заметил:
— Фантастически хитер. Я был убежден, что сегодня он вынужден будет признаться. Еще б немножко — и конец. Помните, как Павельский заволновался, услышав, что у нас есть свидетели, которые видели, как он забивал гвоздик?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50