В центре Москвы это был последний участок незанятой земли, и на нем хотели построить промышленное училище с химическими и мыловаренными лабораториями.
Когда же место было отвоевано, Иван Владимирович записал в своем дневнике «Пришел великий, давно жданный день вступления на „Колымажный Двор“ в роли хозяев этого чудного места. Что скрывать? Когда в 10-м часу утра я шел из университета по Моховой и Волхонке к этому месту, то словно подгоняла меня какая-то посторонняя сила. Когда все предстало передо мною, слезы застлали мне эту незабвенную картину».
Семнадцатого августа 1898 года состоялась торжественная закладка музея. Строился музей главным образом на частные средства. Люди, дававшие деньги, не всегда жертвовали по собственному побуждению, гораздо чаще их приходилось упорно и умело уговаривать. Марина Цветаева рассказывала потом об отце: «Сидит он у какой-нибудь московской купчихи, потягивает чаек и улещает: „Таким образом, матушка, всем и радость будет, и польза. А что племянник? Племянник все равно промотает. Пропьет или в карты пропустит“ — „Ох, пропустит“, — отвечает старушка упавшим голосом».
Деньги стали собирать еще задолго до закладки музея. Денежные пожертвования сначала были не очень большие 500–1000 рублей. Но в 1894 году крупный взнос поступил от состоятельной москвички купеческого звания Варвары Андреевны Алексеевой, которая перед смертью через своих душеприказчиков подарила на «храм науки и искусства», как на богоугодное заведение, целых 150 000 рублей.
Имена жертвователей присваивались тем залам, создание которых они финансировали. В дневнике И. В. Цветаева есть такая запись: «Следствием беседы было то, что Муромцев взял на себя зал Ниобы стоимостью в 22 944 рубля. Грустный сюжет этого зала он выбрал потому, что недавно потерял своего единственного сына и наследника всего своего состояния».
Денежные средства поступили от издателя К. Т. Солдатенкова, П. М. Третьякова, известного богача-мецената П. И. Харитоненко и многих других. Среди тех, кто откликнулся на призыв Ивана Владимировича, был и Юрий Иванович Нечаев-Мальцев, владелец стекольных заводов в Гусь-Хрустальном. Он был не только богатейшим промышленником, но также любителем и ценителем искусства. Храм в городе Гусь-Хрустальный расписывал сам Виктор Михайлович Васнецов.
Ю. С. Нечаев-Мальцев сразу внес на музей 300 000 рублей, его дар превзошел дары всех других жертвователей. А всего за 14 лет на строительство и отделку здания, на приобретение скульптурных экспонатов он дал огромную сумму — более двух миллионов рублей золотом.
На облицовку фасада музея шел белый мрамор, цоколь облицовывался сердобольским гранитом, из южной Венгрии шел мрамор на монолиты колонн, на стены у лестниц, на главную лестницу, на балюстрады и пилястры. Везли мрамор из Греции, Бельгии, Германии, Финляндии, с юга России. К концу 1902 года здание была возведено, но отделочные работы продолжались еще десять лет — да самого открытия музея. Открывать же его предполагали в разные сроки, которые по разным причинам откладывались.
Иногда Музей горел, экспонаты гибли, и их приходилось восстанавливать. Во время пожара в декабре 1904 года, когда Музей загорелся ночью, на стройку сразу же прибыл архитектор Р. И. Клейн. Он всячески старался остановить огонь, не допустить повреждения фасада и гибели экспонатов от воды, тотчас замерзавшей при сильном морозе. Но все равно погибло 175 ящиков с гипсовыми и бронзовыми слепками, в том числе слепки бюстов из Лувра, Британского и Берлинского музеев, гипсы из Мюнхена. В. И. Цветаев, находившийся тогда с больной женой и младшими дочерьми в Шварцвальде в Германии, писал архитектору: «…надо взять себя и свое горе в руки».
Постепенно все налаживалось, оформлялось, стали составляться коллекции. В Музее изящных искусств гипсовые слепки с мраморным статуй тонировали, чтобы придать им теплоту. Слепки с тех фигур, которые дошли до нас в бронзе, окрашивали под бронзу. Иногда бронзовые скульптуры воспроизводились в бронзе же. Все это делалось для того, чтобы дать возможность людям, не выезжавшим из Москвы, познакомиться с античным искусством хотя бы по воспроизведениям.
На деньги А. Г. Подгорецкой, дочери известного врача Г. А. Захарьина, были приобретены слепки с произведений Донателло, Микеланджело, Луки и Андреа делла Роббио. В. И. Цветаева радовало, что слепки с некоторых произведений впервые переступили именно русскую границу. В 1903 году он писал архитектору Р. И. Клейну: «Я избрал такие статуи, которые никогда не копировались из-за больших размеров и из-за цены, — а теперь эти чудеса скульптуры у нас будут».
Попала в Музей изящных искусств и уникальная коллекция знаменитого египтолога B. C. Голенищева, которую приходилось отвоевывать у Эрмитажа и Российской академии наук. Борьба за коллекцию шла и с Министерством народного просвещения. Сам В.С Голенищев, который вынужден был расстаться с ней из-за финансовых неудач, приложил все усилия к тому, чтобы коллекция осталась в России. И. В. Цветаев писал тогда: «…это такая коллекция, что и не верится в возможность получения ее нами. Впрочем, чего же робеть? Лишь бы Дума не отклонила это приобретение, а уж мы бы употребили все средства… Эрмитаж до того переполнен всяким добром, что там греческие клады лежат в темных кладовых. В Академии наук совсем нет места… А для нас какое бы это было чудное начало музея!». Коллекцию у B. C. Голенищева купили за четыреста тысяч рублей в рассрочку с выплатой пожизненно по 24 тысяче в год.
Открытие Музея было приурочено к торжествам по случаю столетнего юбилея Отечественной войны 1812 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176