И это будет финиш! Да…, это был один из тех немногих моментов, когда я ясно сознавала своё положение. Отчаяние подсказывало мне, что «Нарконон» - единственное спасение, и я ревела, как корова, от ярости и безысходности.
Совершенно не могла собраться…
Мама Кристины:
После провала в «Наркононе» мой бывший супруг решил забрать Кристину к себе, чтобы её «наконец-то образумить», как он выразился! Это ни в коем случае не казалось мне правильным. Не говоря уже о том, что он не смог бы следить за Кристиной двадцать четыре часа в сутки, я просто не хотела передоверить ему дочь из-за наших с ним отношений. Тем более что младшая только что вернулась ко мне, сказав что отец слишком жестко обходился с ней.
Но я не знала, что делать, и надеялась, может быть ему и удастся своими методами справится с тем, с чем мне справиться не удалось. И скажу честно, подсознательно мне хотелось на время снять с себя ответственность. Со времени нашей первой попытки отколоться меня бросало то в жар, то в холод от новых надежд и нового отчаяния. И психически, и физически я была у края, и тогда предложила её отцу подключиться.
Уже спустя три недели после первого откола, который Кристина и Детлеф так мучительно перенесли, скорый рецидив был мне как выстрелом в затылок. Мне позвонили из полиции на работу и сказали, что задержали Кристину на вокзале… Я должна её забрать…
Я сидела за своим письменным столом и тряслась. Каждые две минуты я смотрела на часы, - скорей бы четыре! Я не отваживалась уйти до конца рабочего дня. Я никому не могла довериться. Обе сослуживицы втоптали бы меня в землю, узнай они, в чём дело! Тут я поняла, о чем говорил отец Детлефа. Да, я тоже очень стыдилась в начале…
В отделении сидела зарёванная Кристина. Полицейский показал мне свежие следы на её руке и сказал, что Кристина была задержана на вокзале в «недвусмысленной позиции».
Что это была за «недвусмысленная позиция», я не поняла сначала. Наверное, опять просто не хотела понять! Кристина была и так глубоко несчастна тем, что снова сорвалась. Мы взялись за дело с самого начала. Теперь уже без Детлефа. Она сидела дома и настроена была вроде очень решительно. Я собралась с духом, и посвятила в ситуацию её классного руководителя. Он ужаснулся рассказанному, но поблагодарил меня за откровенность. От других родителей он такого не слышал. Он признался, что в школе становится всё больше и больше героинщиков, и сказал, что охотно помог бы Кристине, - вот только не знает, как…
Всё время одно и то же! Если я кому-то рассказывала о своей проблеме, то люди либо оказывались такими же беспомощными как и я, либо в ужасе отшатывались.
Мне пришлось ещё не раз с этим столкнуться.
Медленно я понимала, как легко молодые люди подсаживаются на иглу. Уже по пути в школу на Германн-плац в Нойкёлльне их с нетерпением поджидали дилеры.
Я думала, мне послышалось, когда в моём присутствии во время прогулки по магазинам один их этих типов заговорил с Кристиной. Чаще это были иностранцы, но встречались и немцы. Кристина рассказала мне, откуда она знает этих людей: «Один продаёт другому, третий четвёртому, пятого знает каждый».
Мне это казалось невероятным! Я подумала, а где мы, собственно, живём?!
Я хотела перевести Кристину в школу на Лаузитцер-плац, чтобы она, по крайней мере, ходила в школу другой дорогой. На носу были пасхальные каникулы, и я хотела, чтобы после них она училась уже там. Я надеялась, что так смогу вырвать её из этого окружения. Это, конечно, было наивной идеей, она так и не удалась.
Директор сразу сказал нам, что очень неохотно берёт учеников из других школ. А для того, чтобы сделать исключение, Кристинины оценки по математике слишком уж плохи. Ради интереса он спросил, почему мы хотим поменять школу. Когда Кристина сказала, что общество в классе её не устраивает, он ухмыльнулся: «Общество в классе? В средней школе вообще нет никакого общества в классе!» Из-за постоянных разборок и препирательств между учениками, пояснил он мне, никакого общества и возникнуть не может.
Я не знаю, кто был больше разочарован, - я или Кристина. Она только сказала: «Это всё бессмысленно. Мне поможет только терапия». Но откуда я могла вытащить это место в клинике? Я же по сотне раз уже обзвонила все учреждения. В лучшем случае они направляли меня в наркологическую консультацию. В консультациях настаивали на том, чтобы Кристина пришла к ним добровольно. Насколько они отличались друг от друга, - а каждая консультация поливала грязью соседнюю, - настолько едины были они в этом пункте. Добровольность - вот единственное условие для лечения. В противном случае исцеление невозможно.
Когда я сказала об этом Кристине, она ответила: «Да чего мне вообще туда идти? У них всё равно нет мест. Я не хочу неделями ждать у них в коридоре».
Что мне было делать? Если бы я силой привела Кристину, то нарушила бы их принцип добровольности. В каком-то смысле я понимаю их позицию. В тот момент Кристина не была готова к серьёзной попытке. С другой стороны, я думаю, что такие зависимые от героина дети, как Кристина, имеют полное право на то, чтобы им помогли даже против их воли.
Позже, когда Кристину уже по-настоящему припёрло, и она сама, - действительно «добровольно», - хотела на любую, пусть даже самую жёсткую терапию, мы слышали всё то же: «Нет мест, очередь шесть-восемь недель». У меня опускались руки… Я только спрашивала: «А что будет, если мой ребёнок умрёт за эти недели?» Они отвечали: «Ах, да, ещё что: ей следует регулярно являться к нам, чтобы мы видели, насколько она серьёзна в своём решении»… Нет, сейчас я никак не могу упрекнуть сотрудников наркоконсультаций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100