Не знаю почему, но я сильно расстроилась. Как это так, взять и уйти с каким-то незнакомым человеком? Наверное, любой ребенок на моем месте испугался бы за свою мать. Но уже через пять минут я забыла свои страхи, и только искренне радовалась за неё. Уходя, она выглядела такой счастливой, хотя старалась и не показывать этого. Моя сестра тоже это почувствовала и сказала: «Ну, по-моему, мамочка реально обрадовалась!» Клаус стал часто заходить к нам, когда отца не было дома. Было воскресенье, это я помню точно, я вышла вниз выбросить мусор и вернулась очень тихо; может быть, я даже намеренно так тихо закрыла дверь. Заглянув в гостиную, я увидела, что этот дурацкий Клаус целует маму!
Мне было очень смешно. Они не заметили меня. Я тихонько пробралась в свою комнату, так ничего никому и не сказав, даже сестре, от которой у меня раньше секретов не было.
Этот мужчина, который теперь приходил постоянно, казался мне каким-то жутким. Но он был очень ласков с нами и, прежде всего, он был ласков с мамой. Она снова смеялась и совершенно перестала плакать. Мама снова начала мечтать! Без умолку она болтала о новой квартире, в которой мы будем жить, когда переедем вместе с Клаусом. Но никакой квартиры не было и в помине, а папа всё никак не отселялся от нас, хотя они с мамой уже были разведены. Родители спали в одной кровати и ненавидели друг друга. У нас не было денег…
И когда мама нашла, наконец, подходящую квартиру на следующей станции метро, в Рудове, всё пошло не так чтоб очень идеально. Клаус теперь почти всегда был там, и всё как-то мешался под ногами, не знаю! Собственно, он был так же мил с нами, но одновременно он как стеной стал между мной и мамой. Я не могла смириться с этим. Клаус так никогда и не стал мне родным. Ну а кроме того, я просто и слышать ничего не хотела от человека, которому только чуть за двадцать! Я обходилась с ним всё агрессивней.
Мы постоянно ссорились друг с другом, совершенно из-за мелочей, причем я же часто и провоцировала эти ссоры. Помню, мама подарила мне на мой одиннадцатый день рождения маленький проигрыватель, - такую коптилку, и пару пластинок: диско, там, и всякую еще тинейджерскую музыку. О, я ставила пластинку и врубала патефон на такой громкости, что оглохнуть можно! Как-то Клаус зашёл ко мне в комнату и просил прикрутить этот грохот. Я, естественно, пропустила его слова мимо ушей. Он зашёл снова и просто убрал иглу с пластинки, но я поставила её опять, а сама стала перед патефоном, чтобы он не мог подойти. Тогда он схватил меня и отпихнул прочь.
Тут я уж совершено взорвалась, и мы чуть не подрались.
Когда мы вот так с ним лаялись, мама осторожно становилась на мою сторону.
Глупо, конечно, но когда наша с Клаусом ссора разрасталась уже до скандала между ним и мамой, я чувствовала себя виноватой! Просто кто-то был лишним в квартире…
Но хуже всего были не эти эпизодические ссоры, а тихие вечера, когда мы все мирно и чинно сидели в гостиной. Клаус бессмысленно листал журналы с картинками или беспрерывно щелкал программами. Мама пыталась заговаривать то с ним, то с нами, но никто не мог сказать в ответ ни слова. И тогда в квартире становилось просто до жути неуютно. Нам с сестрой начинало казаться, что нас вроде как слишком много в комнате; когда мы говорили, что хотим выйти, никто, в общем-то, и не возражал. Ну, Клаус-то уж точно был доволен, когда нас не было! Мы с сестрой старались проводить всё свободное время на улице и пореже заглядывать домой.
Сейчас я не упрекаю Клауса ни в чем. Ему было только двадцать или двадцать два, и он, конечно, не имел никакого понятия о том, что такое семья. Он совершенно не понимал, как сильно мы зависим от нашей мамы, и как она дорога нам. Она бывала дома только вечерами и по выходным, и всё это время она нужна была нам, только нам, - ведь мы так мало её видели! Он, Клаус, ревновал её к нам, и мы ревновали её к нему. Ну а мама, конечно, хотела быть с нами, детьми, и при этом не потерять своего друга, и все требовали от неё слишком многого!
На всё происходящее я реагировала громко и агрессивно, сестра - та была потише.
Хотя и ей было непонятно, за что она тут страдает. Всё чаще она говорила мне, что хочет вернуться к отцу. Папа теперь действительно предлагал нам переселяться к нему, но мне это казалось чистым безумием после всего, что мы с ним пережили.
Хотя, не знаю, - с тех пор, как они с мамой разъехались, его вообще как будто подменили! Он нашел себе новую молодую подругу, и с каждым разом, как мы его встречали, он выглядел все беззаботнее. Со мной он обращался очень ласково и приветливо и даже подарил мне щенка, опять дога.
* * *
Между тем мне исполнилось двенадцать, у меня появилась грудь, и я стала как-то комично интересоваться мужчинами. Это было очень странное состояние. Все мужчины, которых я знала, были беспредельно грубыми. Старшие парни на улице были такими же, как мой отец, и немного как Клаус. Я боялась их. Но одновременно они привлекали меня как-то. Они были сильными, и у них была власть. В этом смысле, они были такими, какой охотно была бы и я сама!
Я подстригла челку немного покороче и, укладывая феном волосы, зачесывала её набок. Я совершенно зациклилась на своих волосах, постоянно ухаживала за ними, потому что мне иногда говорили, что у меня очень красивые волосы. Я стала заниматься собой. Носить простоватые детские штаны в клеточку я больше не хотела, а вытребовала себе у мамы джинсы и туфли на высоченном каблуке.
Вот в этих-то своих джинсах и на высоких каблуках я слонялась по улицам до десяти. Дома мне нечего было делать, я чувствовала себя там отвратительно. Но, с другой стороны, я просто балдела от той свободы, которую мне предоставила ситуация.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100