Неужели ты ни разу об этом не подумал?
- Я думал только о тебе. Я хотел только…
- Замолчи! Сейчас не надо ничего говорить! Ведь я здесь. Лежи спокойно. А кто это в углу?
В испуге она прижимается ко мне. Я поднимаю глаза. В углу, скрестив босые ноги, на полу сидит Старик. Голова его опущена, пряди волос падают на лоб. Старик достает из кармана платок, откидывает волосы, на мгновение открывается его рана, потом он прижимает к ней платок.
- Кто это в углу? - спрашивает Елена и дрожит, прижимаясь ко мне.
- Ты не узнала его? - Я тоже весь дрожу, прижимаюсь к ней все плотнее, но не чувствую ее тела знаю, что она здесь, а тела нет. Старик поднимает голову и улыбается. Только Елене. Зияет беззубый черный рот, в концлагере ему выбили зубы. Из кармана рваной одежды торчат газеты, на полях которых он снова что-то нацарапал, чего никто не может понять. Он вызывающе достает газеты, раскидывает их по полу, ищет что-то в кармане, наконец находит огрызок карандаша, слюнит его и низко наклоняется. Он шевелит губами и пытается записать свои мысли собственным шифром, который мы не сумели разгадать по сей день.
- Вы прочитаете мне? - спрашиваю я.
- Но ведь сверхчеловек все может, не так ли? - сверкает глазами Старик.
- Прочитайте сами! А потом… работайте! Мир преклонился перед вашим гением. Ждет, когда вы его ошеломите! - Но кто это в углу? - пробивается голос Елены. - Мне кажется, что когда-то я его знала. Я знала его?
В добрые старые времена он бывал у нас в доме, беседовал с Еленой о детях, интересовался хозяйством, а потом мы вместе шли в университет. Я спокойно проводил занятия, спокойно спускался с ним в лабораторию, или мы сидели в его кабинете и спокойно разговаривали обо всем том, о чем могут разговаривать двое ученых, посвятивших свою жизнь науке. Даже тогда, в доброе старое время, он постоянно повторял, что наука служит только человеку, не понимая, что наука служит только сильному человеку, чтобы он подчинял себе слабых. Старик никого не хотел подчинять, ему было достаточно видеть, как смерть испуганно отступает перед ним. А в те годы смерть была необходима, она была нашей союзницей, как сейчас наша союзница - жизнь. Но Старик этого не понял. И когда мы оказались на разных полюсах и он не пожелал идти ни на какие уступки, что-то в нем изменилось. Из спокойного, уравновешенного ученого в темных роговых очках он превратился в костлявого старикашку, которого не могла сломить даже самая сильная воля.
Потом в наступившей тишине я вдруг обнаруживаю, что я один. Хензег застает меня в тот момент, когда я держу голову под краном. Хензег ничего не знает, но он такой подозрительный, что я не могу промолчать. Когда-то я умолчал о существовании этого кабинета, он нашел его сам, и если опять не скажу… Рассказываю ему. Медленно и спокойно. Говорю только часть правды.
Хензег подходит ко мне и кладет руку на плечо.
- Придется… его убить.
Глаза Елены строго смотрят на меня над его головой, и я медленно размышляю.
- Возможно, ты и прав. - Глаза Елены погубят меня или спасут. Как знать? - А как мы найдем его среди всех остальных? Ведь они похожи не только внешне, у них одинаковые мысли, одинаковые реакции, одинаковые достоинства и недостатки.
- Если понадобится, уничтожим всех. И начнем все сначала.
Я молчу. Глаза Елены все еще во мне, но я молчу. Хензег презрительно смотрит на меня. Для него я старый и неуравновешенный тип. Нерешительный. Слабый. Издерганный до предела. Он будет докладывать об этом генералу. Во время какой-нибудь легкой партии в шахматы.
- Не верю, чтобы дошло до этого. Ты всегда был таким находчивым. Да… я вспомнил, Андриш рассказывал о каком-то новом тесте. Делает чудеса!
Портрет на стене молчит. Придется мне разговаривать с Андришем. В его обязанности входит постоянно быть среди клонингов, но он начинает сходить с ума, видя их вместе. Ему не присылают замену, потому что он уже одиннадцатый по счету психиатр. Никто не выдерживает. Андриш с легкостью принесет всех в жертву. Всех до единого - ради спасения собственной шкуры…
15
Генерал Крамер встречает нас сердито и смотрит на стенные часы. И мы на них смотрим - опоздали на одну минуту и двадцать шесть секунд.
- Минута и двадцать шесть секунд, - подчеркивает он. - Чтобы этого больше не было, господа. Вы понимаете, что это непростительное опоздание? Даже в мирное время.
Недовольство генерала вызвано не только нашим опозданием. Пока он расхаживает взад-вперед по кабинету, мы начинаем понимать, что его вызывали наверх, где ему пришлось докладывать о нашей работе с клонингами и где не очень довольны полученными результатами.
- Задерживаете! Тянете! - Его круглое лицо темнеет от гнева. - Прошло столько лет, мы вложили такие средства, и до сих пор… ничего!
Ничего? Его слова ударяют как электрический ток. Создать человека из одной соматической клетки это ничего? И сделать из него гения? И заставить его почти круглосуточно работать, не требуя вознаграждения? Стоит ли перечислять, чего добились эти превращенные в людей клетки кожи! До каких глубин докопались!
Я с трудом сдерживаюсь. Я буду молчать. О результатах нашей работы заговорят позже, заговорят во всем мире. Потому что они его перевернут.
И генерал Крамер выжидающе смотрит на Хензега, ведь это он послал Хензега на базу для контроля.
- Скоро, - медленно говорит Хензег. - Очень скоро.
- Это не ответ, - генерал повышает голос. Его взгляд устремлен в пространство между нами. - Трех месяцев достаточно?
Мы оба молчим.
- Четыре месяца?
Снова молчание. О стекло бьется муха. Мы смотрим на нее.
- Два года, - наконец решаюсь я.
- По крайней мере год!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27