в 16 девушка должна выйти замуж. Женщине нужен мужчина, чтобы он
приносил для нее еду; мужчине нужна женщина, чтобы она готовила для нет
еду. Вождям клана надлежало решать, кому на ком нужно жениться, чтобы
принести большую пользу клану, куда приглашать сваху...
- Пойду посмотрю, нельзя ли добыть немного рыбы, - сказал он внезапно
и достал из углубления в стене свой нож. Мать ничего не ответила ему; ее
низко склоненная голова покачивалась в такт работе. Малиньчи ушла, и он
торопливо направился между домами к тропе, что вела на юг, мимо кактусов и
камней к краю долины. Все еще было очень жарко, и когда тропа побежала по
краю оврага, ему стала видна река, мелевшая в это время года. Но в ней еще
была вода, и от нее тянуло прохладой. Он торопливо шел к пыльной зелени
деревьев у входа в долину, и по мере того, как он шел, каменные стены
впереди как будто смыкались теснее. Здесь, под деревьями, было прохладнее.
Одно из деревьев упало с тех пор, как он был здесь в последний раз, -
можно будет принести домой растопки для очага.
Потом он достиг водоема у скал. Взгляд его остановился на тонкой
струйке водопада, падающей сверху. Вода собиралась в пруд, и хотя он стал
сейчас меньше, с обильной тиной по краям, но в середине, Чимал это знал,
было еще глубоко. Здесь должна быть рыба, большая рыба со сладким мясом на
костях, прячущаяся под камнями уступа. Он срезал ножом тонкую ветку и
заострил ее.
Растянувшись на животе на нависающем над водой уступе, он заглянул в
прозрачные глубины пруда. Мелькали серебряные искорки - след движения рыбы
в тени. Она была вне досягаемости. Воздух был сухим и горячим; отдаленное
пение птицы в лесу казалось в тишине неестественно громким. Зопилоты были
птицами, и они питались всеми видами мяса, даже человеческого, он сам в
этом убедился. Когда? Пять или шесть лет назад?
Как всегда, его мысли ускользнули прочь от этот воспоминания, но на
этот раз с небольшим успехом. Горячая волна раздражения, что уже трогала
его в поле, вновь захлестнула его, и во внезапном приступе гнева он
ринулся навстречу этому воспоминанию. Что он, собственно, видел? Куски
мяса. Может быть, то был кролик или армадильо? Нет, он не мог в такое
поверить. Человек был единственным существом, достаточно большим, чтобы
стать источником подобной плоти. Один из богов положил их туда, возможно,
Микстес, бог смерти, чтобы кормить своих слуг - хищников, приглядывающих
за мертвыми. Чимал видел этот дар богов и убежал - и с ним ничего не
случилось. Со времени той ночи он молча ходил в ожидании мщения, но оно не
пришло.
Куда ушли годы? Что произошло с мальчиком, что вечно находился в
состоянии беспокойства, вечно задавал вопросы, на которые не было ответов?
Раздражение сделалось еще более сильным, и Чимал выпрямился, поднял голову
и посмотрел на небо, туда, где над каменной стеной, подобно черной печной
дверце, парил хищник. "Я был мальчиком, - сказал Чимал, почти вслух
произнеся эти слова и впервые принимая когда-то случившееся. - Я был полон
страха и спрятался внутри себя, ушел в себя, как рыба уходит в тину. Но
почему это беспокоит меня теперь?"
Он быстро огляделся, как будто ища, ком убить. Теперь он мужчина, и
люди уже не оставят его в покое, как делали это, пока он был ребенком. На
него наложены обязанности, он должен делать новые для себя вещи. Он должен
взять жену и построить дом, иметь семью, становиться старше и в конце
концов...
- Нет! - крикнул он так громко, как только мог, и прыгнул с камня.
Вода, холодная от талом снега, смыкалась вокруг нет, давила на него, и он
нырнул глубже. Его открытые глаза видели окружающую его тенистую синеву и
морщинистую, испещренную пятнами света поверхность воды над ним. Здесь был
другой мир, и он хотел остаться здесь, вдали от своем мира. Он погружался
все глубже, пока не почувствовал боль в ушах, а руки его не коснулись
тины, пластами лежавшей на дне пруда. Но тут, хотя он продолжал думать о
том, что хотел бы здесь остаться, ему стеснило грудь, и, независимо от его
воли, руки его сделали все, чтобы вынести тело на поверхность. Рот его
открылся, тоже не дожидаясь сигнала, и в грудь хлынул поток горячего
воздуха.
Выбравшись из пруда, он остановился на краю уступа. Вода стекала с
его одежды, хлюпала в сандалиях. Он посмотрел на каменную стену и водопад.
Он не может оставаться вечно в подводном мире. И тут, во внезапном
приступе понимания, он осознал, что не может также оставаться и в мире его
долины. Если бы он был птицей и мог улететь прочь! Когда-то из долины был
выход, и то были, должно быть, удивительные времена, но землетрясение
положило этому конец. Мысленно он видел болото на другом конце длинной
долины, рядом с основанием огромного валуна и его уступов, которые
закрывали проход. Вода медленно сочилась между камнями, и птицы пролетали
наверху, но для людей долины прохода не было. Они били во власти огромных
валунов и еще более могущественного проклятия. То было проклятие Омейокана
- бога, чье имя никогда не произносится вслух громко, но лишь шепотом.
Говорили, что люди забыли богов, храм стоял засыпанный песком, а
жертвенный алтарь был сух. И в один день и в одну ночь Омейокан стал
трясти холмы и тряс их, пока они не упали и не отгородили долину от
остального мира. И пять раз по сто лет должно было пройти, прежде чем
выход откроется вновь - если люди будут исправно служить все это время
храму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10