— Посмотрите, может, сможете найти большую коробку орехов в шоколаде, — попросил он, вспомнив, что она всегда была рада конфетам. — И попросите, чтобы лавочник перевязал ее ленточками.
Через четверть часа Сколфилды уехали. Тем временем доктор продолжал зашивать рану на голове Сета, спрашивая, чувствовал ли он головокружение, боль, тошноту и прочее. На все эти вопросы Сет ответил бы утвердительно, но раз уж он не собирался пользоваться услугами доктора дольше, чем это было абсолютно необходимо, то он на все отвечал «нет».
Что до Пенелопы, то она сидела в другом углу хижины, нежно качая малыша и напевая ему какую-то песенку. Время от времени она бросала на Сета тоскливые взгляды. Ей так хотелось подойти к нему, но она сомневалась, нуждался ли он в ней.
Разве могла она знать, как он жаждал, чтобы она сидела возле него, держала его за руку и отвлекала от боли, как делала прошлым вечером. Но он боялся, что она вряд ли захочет быть рядом, после того как он жестоко обошелся с ней этим утром. Поэтому он сидел молча, терпеливо перенося свои мучения в одиночестве.
Но вскоре он понял, что совершенно не способен страдать, не ощущая душевного тепла и заботы Пенелопы. К тому времени, когда доктор закончил накладывать швы на голову и готовился заняться резаной раной на руке, Сет был охвачен таким отчаянием, что был готов броситься к ногам Пенелопы и умолять ее о прощении.
«Пожалуй, мне лучше воздержаться и не бросаться к ее ногам», — решил Сет, голова у него закружилась, когда он стал стягивать рубашку. Его мутило от каждого движения, так что он мог потерять сознание у ее ног или, хуже того, выпачкать рвотой ее ботинки. А это вероятнее всего заставит доктора Ларсена снова обследовать его. Поэтому он лишь тихо, с мольбой в голосе позвал:
— Пенелопа!
Она оторвалась от ребенка и прекратила напевать свою колыбельную.
— Вы с Томми не могли бы перебраться поближе ко мне? — Он улыбнулся со всем обаянием, на которое был способен. — Пожалуйста.
К его большому облегчению, Пенелопа с готовностью подошла к нему. Когда она села рядом, покачивая плачущего ребенка, Сет стал внимательно разглядывать сына.
Сомнений не оставалось — Томми был его ребенком. Светло-карим цветом глаз, квадратным подбородком и светлыми волосами он очень напоминал Ван Кортландов. Но малыш многим был похож и на Пенелопу.
Если в породе Ван Кортландов преобладали надменные, самоуверенные черты лица, то у его сына нежная, кроткая красота… наследство от матери. Все, кто был знаком с семьей Пэрришей, говорили, что они были похожи на прекрасных ангелов.
«И Томми тоже», — с отцовской гордостью подумал Сет. Как и у всех представителей клана Пэрришей, уголки глаз его сына были слегка приподняты, и их обрамляли невероятно густые ресницы. Сет был уверен, что разглядел даже их знаменитые ямочки, проглядывавшие под пятнами кори. Он также унаследовал от своей матери красиво очерченный рот и кудри.
Сет долго любовался светлыми кудряшками своего сына, гадая, такие ли они мягкие, как черные волосы Пенелопы. Он неторопливо протянул руку, чтобы прикоснуться к ним, и замер. Держа руку возле головы ребенка, он неуверенно взглянул на Пенелопу. Та подбадривающе кивнула.
Задрожав от нежности, он осторожно погладил волосенки своего сына. Удивительно, они оказались более мягкими, чем у Пенелопы. Неожиданно Сета наполнил благоговейный трепет к крохотной частичке самого себя, он провел рукой по головке, а потом взял маленький кулачок мальчика. Пальчики Томми были неестественно согнуты, но их было пять, и все с красивыми ноготками. Он был так занят своим сыном, что совсем забыл про доктора, пока тот не сказал:
— Сейчас мне нужно взглянуть на твое бедро, сынок.
Сет удивленно уставился на свою порезанную руку. На ней была чистая белая повязка, а он даже не почувствовал, как Ларсен обработал ее.
Но боль в бедре он почувствовал сразу, как только принялся стягивать брюки. После нескольких часов верховой езды брюки прилипли к ране, и он подскочил чуть ли не до потолка, завопив от боли, когда отрывал ткань от кожи.
— Дрянная рана, — заметил врач, когда Сет встал, спустив брюки до колен и прижимая руку к бедру.
— Вот уж заявление века, — проворчал Сет, хотя доктор вряд ли расслышал его слова сквозь детский крик. Прикусив нижнюю губу, он осторожно освободился от брюк и лег на кровать животом вниз.
Пенелопа ходила взад и вперед недалеко от него, нежно успокаивая плачущего ребенка; Сет и сам был готов присоединиться к его плачу, когда доктор стал промывать рану антисептиком.
Наконец, когда прошла, казалось, целая вечность, доктор объявил:
— Здесь не очень глубокий разрез. — Он указал на место в середине ягодицы. — А все остальное придется зашивать. Похоже, что ножом ударили сюда, — он дотронулся до места в нескольких сантиметрах от бедра Сета, заставив его снова застонать, — а потом лезвие скользнуло дальше.
Ларсен начал вдевать нить в иглу, в то время как Пенелопа села на край кровати возле головы Сета. Сет протянул руку и снова нежно сжал детскую ручку, спокойно глядя в лицо Пенелопе. Она не отрываясь, с сочувствием смотрела на него, и ее глаза были полны такой любовью, что он неожиданно устыдился своих прежних мыслей. Как он мог подумать, что она бессердечная?
Правда, она хотела избавиться от их ребенка, но в конце концов не решилась на это. Она рискнула быть отвергнутой обществом, которое так любила, но родила его ребенка… Вряд ли безжалостная женщина способна на такой шаг. Он должен благодарить ее за счастье отцовства, а не осуждать за отчаянный порыв.
Что ж, как только они останутся одни, решил он, стиснув крепче зубы, когда доктор Ларсен наклонился над его спиной, он извинится за то, что оказался таким твердолобым ослом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116