Все казалось, что встретится старинная
забытая беседка или дерево с большим дуплом. Но ничего такого не встрети
лось.
Воспоминание об открытом катке отбросило к разладившемуся акселю. Она в
идела себя во взмокшем платье, с узлами на шнурках, разлохмаченную, злую, л
ицо горит, сердце колотится, подбородок дрожит!
А Андрей Усов сидел наверху и смотрел.
Ей казалось, что он часто теперь на нее смотрит Ц у них бывали уроки в каб
инетах рядом, на переменах они сталкивались. Ее мучила мысль, что он все зн
ает.
Что из того? Раньше было легче. Теперь почему-то труднее. Лучше бы он не зна
л.
Уже и голоса внизу стихли Ц гость ушел, и тетя легла, а Элька все сидела на
подоконнике. Нарушение режима… Но если не спится, какой там режим…

Мать позвонила и обратилась к Андрею с необычной просьбой: сходить вмест
о нее в филармонию. У нее на работе дежурство до ночи.
Ц А что там, в филармонии?
Ц Не знаю, Ц искренне сказала мать. Ц Пойдешь?
Ц Да я там ни разу не был… И некогда мне.
Ц Так пропадет ведь билет, продай тогда.
Ц Ну, я еще буду торговать билетами!
Ц Андрей, отец ведь не пойдет, пойди ты. Билет-то жалко.
Ц Вот именно, Ц пробурчал Андрей. Ц Отец не пойдет, а я должен тащиться.
И меня не жалко.
Он и сам не знал, почему не отказался решительно, а начал собираться. Прост
о сидеть дома надоело.
Он пошел пешком. Люди торопились, обгоняли. Уже держался, не таял снег, и мн
огие были в зимних пальто. Андрей шел в куртке, пальто не любил: слишком тя
желое и делает его сразу господином средних лет. Уж лучше курточка.
У филармонии стоял народ. Висела большая афиша. Бросилась в глаза фамили
я дирижера, но он тут же забыл какая. Спрашивали билеты. Проносили заверну
тые цветы. Сразу чувствовался запах духов и снега.
Сдавая куртку, Андрей начал замечать то, что мог увидеть только здесь и ни
где больше. Ни в одном театре не было такой публики.
Седую царственную старуху поддерживал под руку молодой человек. Старух
а была в черном бархатном платье, волосы уложены короной. От нее дохнуло н
ачалом века. Она шла бодро и села в красное плюшевое кресло, держа спину пр
ямо, хотя была очень, очень стара. «Но, мой Женечка»… Ц понял Андрей начал
о французской фразы. И молодой человек ответил тоже по-французски. Все эт
о было тоже из начала века. Раньше здесь было дворянское собрание, и, может
быть, старуха танцевала в нем на балу, будучи барышней на выданье, недавне
й гимназисткой.
Раздавались радостные восклицания. Все люди, казалось, были связаны каки
ми-то особыми узами: встречались учителя и ученики, родственники близки
х друзей, бывшие однокурсники, студенты в джинсах, с инструментами Ц и вс
е здоровались, перебивали друг друга. Это был совершенно особый круг люд
ей, в котором Андрей никогда не бывал и о существовании которого лишь чит
ал. Он пробирался к своему месту, ошеломленный. На него смотрели Ц девчон
ка-гардеробщица первая стрельнула глазами, и многие женщины, одетые нар
ядно, удостаивали его взглядом, отвлекаясь на минутку от своих спутников
. И над всем этим словно висели в воздухе приглушенные звуки настройки.
Погасли люстры. Подсвеченной осталась лишь сцена. Сидящий справа сосед о
ткрыл старинный том, переплетенный в протершуюся на углах кожу, и на перв
ой странице оказалась гравюра с ангелами, музами, лирами.
Вышла женщина и объявила:
Ц Георг Кристоф Вагензейль. Концерт для четырех клавесинов ре-мажор. Ча
сти…
Андрей не понял, что обозначают названия частей, он косился на ангелов. Им
ена исполнителей он тоже прослушал, уловив лишь одно Ц Лапшин, и то потом
у, что слышал его еще в фойе. Борис Федорович Лапшин.
Стремительно вышел на сцену и раскланялся во все стороны человек с орлин
ым носом и седой головой. Фалды фрака за ним летели. Это и был Лапшин.
За ним тихо прошли и расселись три его ученика, среди них девушка в длинно
м черном платье. Лапшин опустил руки на клавиши, и концерт начался Ц озор
но и бурно. У клавесина оказался звенящий, коротко обрывающийся звук. Уче
ники вступили, и их партии перемешались, подчинились главной, голоса сли
лись. Концерт был радостный. Его играли с удовольствием. Но это была работ
а, а не развлечение Ц суровый рот Лапшина был сжат, а руки гнали, гнали, гна
ли, и зал был напряжен, захвачен, покорен.
Андрей сидел справа и видел лица исполнителей, а не руки. Он был ошеломлен
, насторожился. Краем глаза он видел вокруг сосредоточенные лица, и те, что
на сцене, тоже были сосредоточенны. Не просто великолепную технику пока
зывали люди, а говорили о чем-то, торопясь и обрывая, подхватывая снова на
меченную мысль. Все было понятно и временами грустно без просвета. Тольк
о что ажурные лесенки трелей бежали радостно, и вдруг после аккуратного
старинного оборота все окуналось в отчаянную тоску, так, что сжимались н
евольно пальцы.
Девушка в длинном платье с открытыми плечиками встала и неслышно переве
рнула Лапшину ноты, села, опустив голову, и Андрей едва не закричал от удив
ления Ц это была Марина Рогозина.
И сразу же ему словно разъяснили что-то, он стал во всем чувствовать тольк
о ее присутствие Ц ее больше, чем чье-либо. Она умела заставить во всем ви
деть только себя, но он не думал, что эта власть и на него распространяется
, он ведь так давно знал ее. Самое первое воспоминание о ней: они во дворе, к
ногам привязаны крепкие диванные пружины, ее выдумка. Ощущение упругост
и шага и зыбкости одновременно, двор зарос одуванчиками, и на голове Мари
ны венок из одуванчиков, начинающих закрываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26