В углу четыре целителя в
одеждах раввинов с жаром беседовали с архиепископом Йоркским, чьи
всклокоченные белые волосы образовывали некое подобие нимба вокруг его
пурпурной ермолки. Возле двери с потерянным видом торчал командор флота, в
полной парадной форме - китель с золотым галуном и узенький парадный
клинок с позолоченным эфесом. Интересно, что мог забыть в такой компании
флотский офицер? Тоже с докладом или просто гость?
Мастер Шон недолго ломал голову над этим вопросом: его внимание
переключилось на ботаническую секцию выставки. Ему вдруг показалось, что
он узнал человека, стоящего перед рядами горшочков с травами.
- А _э_т_о_т_-_т_о_ что здесь делает? - пробормотал он вслух.
- М-м-м? - Епископ повернулся к нему. - О ком вы?
- О, прошу прощения! Мне показалось, там стоит коллега моего
начальника, лорда Дарси... Но я не уверен - он стоит к нам спиной.
- Где? - Епископ обвел глазами зал.
- Вон там, на ботанической выставке... возле трав... Не лорд ли это
Бонтриомф, главный следователь Лондона? Уж очень похож!..
- Да, полагаю, это он... Вам, наверное, известно, что маркиз
Лондонский в свободное время занимается выращиванием экзотических трав.
Вероятно, он послал Бонтриомфа посмотреть выставку. Ведь сам милорд маркиз
редко покидает дворец... Уже десятый час?! Боже, я и не думал, что так
поздно! В десять я должен произносить речь и обещал моему целителю, отцу
Куинну, поговорить с ним перед выступлением. Простите, мастер Шон, но...
- Разумеется, милорд! Было очень приятно побеседовать с вами. -
О'Лохлейн наклонился и поцеловал кольцо на протянутой руке епископа.
- Беседа с вами, мастер Шон, была в высшей степени содержательной. До
свидания!
- До свидания, милорд!
"Врачу, исцелися сам", - ехидно подумал мастер Шон. Фраза устарела
только в том смысле, что целители больше не ограничиваются "врачебными"
методами лечения. Когда в XIV веке гениальный Хилари Роберт сформулировал
законы магии, "лекари" и "целители" услышали в звоне колокола маленького
монастыря в Уолсингеме, где обитал Святой Хилари, похоронный звон по самим
себе. Далеко не каждый мог использовать на практике законы Святого Хилари,
они подчинялись лишь тем, у кого был Талант. С этого времени процедура
наложения рук стала считаться столь же надежной, сколь ошибочной она
считалась ранее. Однако и доныне было легче заметить соринку в глазу брата
своего, чем бревно в собственном. К тому же, милорд епископ был уже очень
старым человеком, а старость и смерть по-прежнему оставались неизлечимыми
недугами - даже для самых лучших целителей.
Мастер Шон снова взглянул в сторону горшочков с травами, но, пока они
с епископом обменивались любезностями, лорда Бонтриомфа и след простыл. И
сколько толстячок-ирландец ни вглядывался в толпу, все было тщетно.
Конвенцию целителей и магов, проводимую каждые три года, мастер Шон
ожидал, уже заранее предчувствуя блаженство от будущего триумфа, но
блаженство оказалось изрядно подпорченным. Чему радоваться, если работа,
над которой ты корпел целых три года и которую писал в течение шести
последних месяцев, практически продублирована другим? Впрочем, ничего уже
не изменишь, и к тому же, сэру Джеймсу Цвинге приходится расстраиваться по
этому поводу не меньше, чем Шону О'Лохлейну.
- Доброе утро, мастер Шон! - раздался резкий сухой голос. - Надеюсь,
вы хорошо спали?
Мастер Шон обернулся и отвесил поклон средней глубины:
- Доброе утро, гроссмейстер! Я спал вполне прилично. А вы?
Мастер Шон спал неважно, и гроссмейстер знал не только это, но и
причину его бессонницы. Однако даже мастер Шон О'Лохлейн не станет
перечить сэру Лайону Гандолфусу Грею, магистру естественных наук, доктору
богословия, мастеру-тауматургу, гроссмейстеру древнейшей и славнейшей
гильдии магов.
- Я спал не хуже вас, - сказал сэр Лайон, но в моем возрасте было бы
легкомысленным ожидать хорошего сна... Хочу представить вам весьма
многообещающего молодого человека.
Гроссмейстер выглядел весьма внушительно - высокий, изможденный, но с
яркой аурой силы, как физической, так и психической. Его волосы были
серебристо-седыми, как и длинная борода - предмет его особой гордости.
Глубоко посаженные глаза с пронзительным взглядом, тонкий орлиный нос и
кустистые, нависающие над глазами брови довершали картину.
Однако мастер Шон слишком давно знал гроссмейстера, чтобы любоваться
его внешностью, и потому с интересом разглядывал молодого человека,
стоящего рядом с сэром Лайоном.
Тот был среднего роста - выше коротышки-ирландца, но много ниже сэра
Лайона Грея. Рукава голубого одеяния незнакомца были окантованы белым, и,
в отличие от серебра мастера, это означало, что перед Шоном О'Лохлейном
стоит ученик-тауматург. Внимание мастера Шона привлекло лицо молодого
человека. Его кожа была темного красно-коричневого цвета, нос - широким и
рельефным, практически черные радужки почти скрыты за тяжелыми веками.
Незнакомец мило улыбался.
- Мастер Шон, - сказал сэр Лайон. - Позвольте представить вам лорда
Джона Кецаля, четвертого сына Его Высочества герцога Мечиканского.
- Рад познакомиться с вашим лордством! - мастер Шон слегка
поклонился.
Лорд Джон Кецаль поклонился заметно глубже - так, согласно приличиям,
ученик должен кланяться мастеру.
- Я очень ждал этой встречи, мастер, - сказал он на почти безупречном
англо-французском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92