— И в них плодятся омерзительные твари. То, что ваш мистер Флайт вел себя совершенно необычно, едва встретился со мной…
— Так же, как и другие, — подчеркнул Стефан. — Медмелтон, возможно, ведет обособленную жизнь, но если кому-нибудь из местных случается зайти в «Ворон» со своим гостем, люди держат себя всегда достаточно дружелюбно. А с тобой они вели себя так, будто ты можешь заразить их чумой.
— Что ж, я зазвонил в колокол, предупреждая о проказе. — Мальтрейверс взглянул через безлюдный луг на пивную, окна которой светились в темноте малиновым светом. — Теперь я должен попробовать позвонить еще раз — уже чуточку громче.
Пока они шли, Гилберт Флайт, заметив их из своего рабочего кабинета на втором этаже, инстинктивно погасил свет на столе, как будто тьма могла защитить его. Он видел, как они прошли под уличным фонарем, освещающим ручей, и Мальтрейверс сделал какой-то жест рукой, а Стефан шел опустив голову. На расстоянии почти в сто ярдов от луга один мгновенный взгляд не давал возможности что-либо понять, но когда человеческие фигуры растворились в темноте и Флайт опять включил свет, его пальцы оставили на выключателе влажный след. Потом он долго смотрел на двор церкви Святого Леонарда, смутные очертания Древа Лазаря, а чувство вины и страха перед разоблачением, с которым он жил вот уже несколько месяцев, вернулось и охватило его с новой силой.
Глава 9
После бурной жизни медмелтонского универмага с постоянно меняющимся ассортиментом товаров и непрерывным потоком людей гостиная была для Милдред Томпсон единственным спокойным уголком, оставшимся от детства и жизни ее родителей. Тут стоял массивный столовый гарнитур из дуба и буфет с желтоватой льняной дорожкой, в центре которого — часы красного дерева с круглым деревянным корпусом и металлическими обручами, с подставками под стеклянным колпаком, где расположились фигурки, изображающие смерть. Продавленный диван был пропитан пылью, эксминстерский гобелен так износился, будто и в самом деле принадлежал эпохе средневековья, доска над камином из графита еще сохраняла рисунки древнего орнамента, пара китайских собак, мальчик, вечно держащий вишни около рта, похожего на розовый бутон, бронзовый бюст сурового Гладстона и коронационный кубок Георга Шестого.
Под декоративными тарелками и потускневшими картинками времен Империи (смерть Гордона и охота на тигров в Индии) обои, наклеенные еще ее отцом тридцать лет назад, сохраняли, как ни странно, кремовый цвет. Те места, которые были на свету, потемнели и стали грязно-горчичными. Такая же старая и ветхая, как комната и обстановка, Милдред смотрела телевизор и вдруг услышала, что щелкнул запор черного входа на кухне. Эта дверь никогда не запиралась, пока хозяйка не уходила спать.
— Это ты, Мишель?
Нажав на кнопку пульта дистанционного управления (телевизор — одна из немногих современных вещей в доме), она убрала с экрана кадр, запечатлевший развращенную Америку, и экран будто мгновенно ослеп. Когда девочка появилась в дверях, Милдред повернулась и взглянула на нее поверх горбатой спинки дивана:
— Я рада, что ты пришла. Мне нужно поговорить с тобой.
Мишель слегка покачивалась, сидя на деревянном стуле на разноцветной подушечке, вышитой еще матерью Милдред и превратившейся в тряпку после бесчисленных стирок: первоначально яркие краски постепенно образовали со временем грязноватый розово-желтый цвет. Комната не могла не угнетать Мишель атмосферой запущенности и затхлости, явными признаками упадка. Но и вид самой Милдред вызывал дрожь, словно в фильме ужасов.
— Кто это гостит у вас?
— Что? — Неожиданный вопрос застиг девочку врасплох. — Ты имеешь в виду Гаса? Он друг Стефана. А что?
— Он заходил в магазин сегодня утром.
— И что же?
— Сказал, что расследует убийство.
Девочка, казалось, испугалась:
— Глупость! Это не имеет к нему никакого отношения.
— Он так сказал. Он разговаривал с тобой?
— Немножко. — Мишель, отвернувшись, смотрела на бездымные язычки пламени, извивающиеся на решетке камина, как тени танцоров, исполняющих какой-то дикий танец. — Он хороший человек.
— О чем вы говорили?
— Так… О Лондоне — он живет там.
— Он упоминал о Патрике?
— Нет! — Девочка обернулась. У Милдред было лицо как у жабы: немигающие глаза, отвисший двойной подбородок, который растягивался, когда она тянула голову вперед. Мишель почувствовала, что защищается, и рассердилась. Она ведь не собственность Милдред, да и никого другого, и если ей хочется с кем-то о чем-нибудь поговорить, то это ее личное дело. — Что он имел в виду, говоря о расследовании убийства? Он не полицейский. Я ручаюсь за это. Он писатель. Стефан знает его много лет, и мама тоже.
— Он не сказал, почему занимается расследованием. Только сказал, что занимается им.
Мишель вдруг вспомнила, что видела Стефана и Мальтрейверса рядом с Древом Лазаря почти сразу же после его приезда, там же, где позже он разговаривал с ней. Наблюдал ли он за ней? Она постаралась припомнить, что он говорил. Он спросил тогда, что она делает на церковном дворе, но совсем не настойчиво. Они поговорили о Лондоне и о том, как ей хочется поехать туда… И она упомянула о Блэкхесе. Учитывая то, о чем она думала тогда, это было почти неизбежно. Если бы он действительно занимался расследованием, то, конечно, использовал бы этот предлог, чтобы сказать что-нибудь о Патрике. Но не сделал этого. Что же он сказал?.. Что?.. Она не обратила на это внимания, считая не важным, а теперь забыла.
— Ты ничего ему не сказала, правда? — спросила Мишель.
— Конечно нет. — Милдред посмотрела на нее с состраданием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70