И где они сейчас?
Вариация на песню «Только так, как ты выглядишь сегодня вечером», исполнявшаяся с лиризмом грегорианских песнопений лилась из громкоговорителя над головой Мальтрейверса.
Стефан старался не думать о некоторых непредвиденных вещах, потому что ему не очень-то нравилось, куда эти размышления могли его завести. Но он мысленно просил непонятно кого, чтобы у него достало сил смело встретить их лицом к лицу.
— Ты уже обыскал комнату Мишель? — спросил Мальтрейверс спокойно.
— Нет. — Стефан отвернулся. — Но я должен это сделать, разве нет?
— Да, и ты знаешь это. Но я не могу понять, почему ты не сделал это до сих пор. Неужели так боишься что-то найти?
— Признаюсь, эта затея страшит меня, — вздохнул Стефан. — Вероника знать ничего не желает, все остальные тоже стараются забыть о случившемся, а я не могу взвалить все на себя. Послушай, Гас, ты только скажи мне, что я должен это сделать, и, может быть, я…
— Нет, — прервал Мальтрейверс. — Если ты сам не сумел себя убедить, как я смогу? У меня есть другое предложение: я стану задавать разным людям вопросы в качестве чрезмерно любознательного туриста, и посмотрим, что мне удастся раскопать. Результатов не обещаю — здесь не принято разговаривать с приезжими, ну, в худшем случае люди прикажут мне убираться отсюда. Если, конечно, на писателей в Медмелтоне охотничий сезон не открыт постоянно.
Внезапно Мальтрейверс снова почувствовал присутствие Сэлли Бейкер. Сидя в отдалении на табурете перед стойкой и не обращая внимания на собеседника, она смотрела прямо на него. А поймав на мгновение его взгляд, отвернулась.
Закончив накрывать стол для обеда, одернув скатерть, слегка передвинув серебряный кувшин, Вероника почувствовала, что в ней опять возрастает тревога. Стефан так и не объяснил толком, почему столь страстно он возжелал, чтобы Мальтрейверс приехал к ним. Среди его друзей она больше всех любила Гаса и Тэсс за то, что они принимали ее такой, какая она есть, за их постоянное уважение к установленным ею границам близости. Но она видела, что интересна Гасу: сидевший в нем писатель выискивал в ней черты, которые могли бы объяснить, раскрыть ее личность. А когда, получив письмо, он позвонил, Стефан почти настаивал на его приезде. Сначала Гас отказывался, и его приезд был отсрочен, поскольку совпал с работой Тэсс в Бристоле: это случилось как раз тогда, когда они туда переехали. Но сейчас было не время приглашать посторонних в Медмелтон — сейчас, когда многое всплыло на поверхность из того, что так долго хранилось подспудно.
Наверху, в своей комнате, Мишель сидела задумавшись, крепко зажав в ладони ключ от шкафа. Поиски разных укромных местечек стали частью ее тайны. Сначала она вырезала дыру в толще страниц старой книги, потом засунула ключ под матрас своей кровати, потом перепрятала в носок туфли. Для таких предосторожностей не было оснований. Даже если бы ее мать или Стефан узнали, что шкаф около ее белой кровати всегда заперт на замок, они решили бы, что в нем хранится что-то интимное. А они оба уважали ее секреты. И все же ей следует быть осторожной. Сейчас ключ можно положить в карман сарафана, выстиранного и спрятанного до следующего лета. Опустив его в карман, она вспомнила, как позволила умелым оливковым пальцам Ники стянуть со своих плеч бретельки сарафана в номере отеля в тот полдень в Наксосе. Ничего не произошло, потому что им помешали. Стив хотел жаловаться управляющему отеля, но мать велела ему забыть об этом. А потом Ники ушел, с безразличием ленивого греческого сатира, удовлетворенного и пресыщенного бесконечным запасом жаждущих девиц. Весь остаток каникул Мишель наблюдала за ним: Клэр из Лиона, Кэрол откуда-то из центральных графств, Лиз из Копенгагена — их лица вспыхивали от жгучего стыда, выдавая их, при встрече с Ники. Он использовал их также, как использовал недавно и ее, и это вызывало ненависть, потому что превращало ее в такую же дурочку, как и остальных. Вернувшись в Медмелтон, она изливала свою ненависть Милдред, единственному человеку, которая действительно понимала, что Мишель Дин отличается от других.
Глава 4
Урсула Дин вздрогнула, услышав, что муж вернулся домой. Было двадцать минут седьмого, при выезде из Эксетера он, должно быть, задержался из-за интенсивного движения транспорта. Когда хлопнула дверца машины, она поднялась, ее глаза беспокойно обежали гостиную. Аккуратно сложенная «Дейли ньюс» лежала на столе рядом с его стулом, приготовленная для чтения. Столовое серебро, по поводу которого он сделал ей этим утром замечание, сейчас сверкало. Свежие хризантемы в китайской вазе на подоконнике. Нервничая от ощущения, что она о чем-то забыла, Урсула пошла на кухню, достала из холодильника банку пива и стала переливать его в стакан. Ее рука дрожала, и она виновато промокнула несколько капель, упавших на кафельный пол, мягкой тряпочкой. Покончив с этим, она испытала еще один приступ паники: выбросить банку сейчас же или оставить до тех пор, пока она не поместит его стакан рядом с газетой? Каждый день приносил с собой мгновения острого чувства неуверенности, когда обычные домашние дела принимали поистине масштабы бедствия. Где-то в глубине души она понимала, что это смешно. И все-таки стояла сейчас посреди комнаты, беспомощно уставившись на свои руки, не в состоянии решиться на что-то. Когда Эван прошел на кухню, она вздрогнула, и стакан в руке задрожал. Муж осуждающе взглянул на свежую россыпь брызг на кафеле и не говоря ни слова большими шагами прошествовал мимо нее. Она услышала, как он поднимается наверх. Урсула вернулась в гостиную, поставила стакан на стол и ждала, когда он переоденется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70