Двадцать один год. Боже мой, думал я, а если это и вправду настоящий вундеркинд? Что если это на самом деле такое чудо, как описывает Конни? Мог ли такой слабак, как я, не затрепетать при одной мысли о сладких девичьих запахах и звонком хохоте сногсшибательной чистопородной американки из Коннектикута по имени Линдсей - а имя? - и не перевести хоть и завороженный, но не зашоренный же взгляд с Конни на юную шалунью? В конце концов, я был знаком с Конни всего полтора месяца, и хотя мне было с ней чудесно, влюблен я, в сущности, не был. Впрочем, эта Линдсей должна была оказаться поистине сказочно хороша, чтобы я различил свежее дуновенье в урагане радости и страсти, превратившем эти полтора месяца в сплошной праздник.
В тот вечер я любил Конни, но, когда заснул, в мои сны прокралась Линдсей. Сладкая малышка Линдсей, восхитительная студенточка с личиком кинозвезды и повадками принцессы. Я метался, ворочался и проснулся среди ночи со странным волнением и дурными предчувствиями.
Наутро все грезы рассеялись, и после завтрака мы с Конни отправились в Коннектикут, захватив вина и цветов. Мы катили по осенним дорогам, слушали Вивальди на УКВ и обсуждали сегодняшнюю рубрику "Культура и отдых". И только подъезжая к воротам чейзеновских владений, я снова подумал, произведет ли на меня впечатление запретная сестренка.
- А приятель Линдсей будет? - спросил я шпионским фальцетом.
- У них все кончено, - ответила Конни. - Она меняет их как перчатки. Роковая женщина.
Хм, подумал я, сестренка еще и общительна. Но неужели она вправду прелестнее Конни? Это трудно было вообразить, но я решил быть готовым к любым неожиданностям. К любым, кроме, конечно, той, что случилась этим ясным, свежим воскресным днем.
Мы с Конни присоединились к пикнику. Было полно харчей и выпивки. Переходя от одного светского кружка к другому, я перезнакомился с ее родней, и хотя сестренка вполне соответствовала описаниям - хорошенькая, игривая, я с удовольствием поболтал с ней, - я не предпочел бы ее Конни. Из сестер старшая привлекала меня больше. Но в тот день мое сердце разбила совсем другая женщина - их потрясающая мать, Эмили.
Эмили Чейзен, пятьдесят пять лет, энергичная, загорелая, прекрасное лицо пионерки Дикого Запада, волосы с проседью убраны назад, сочные упругие округлости выступают безукоризненными арками, как у Бранкузи. Соблазнительная Эмили, чья широкая белозубая улыбка и громкий грудной смех сочетались так неотразимо, тепло и заманчиво.
Что за порода! - думал я Что за первоклассные гены у этого семейства! И какие стойкие, судя по тому, что Эмили Чейзен вела себя со мной так же свободно, как ее дочь. Я не отходил от Эмили ни на минуту, и ей явно нравилось болтать со мной, совершенно не заботясь о других новоприбывших гостях. Мы говорили о фотографии (ее хобби) и о книгах. Она сейчас читала, с наслаждением, одну вещь Джозефа Хеллера. Она находила ее очень забавной и, с очаровательным смехом наполняя мой бокал, сказала: "Господи боже, вы ,евреи, и вправду совершенно невероятны". Невероятны? Знала бы она Гринблатов. Или чету Шарпштейнов - это папины друзья. Или еще лучше - моего племянничка Тову. Невероятны? Ну, они милы, но что уж такого невероятного в этих вечных спорах о том, как лучше бороться с запором или на каком расстоянии смотреть телевизор?
Мы с Эмили бесконечно говорили о фильмах, мы обсудили мои театральные планы и ее новое увлечение - составление коллажей. У нее безусловно были недюжинные творческие и интеллектуальные способности, но по той или иной причине они не проявились. Притом она явно не тяготилась своим образом жизни, и они с Джоном Чейзеном, постаревшим парнем из тех, с кем можно пойти в разведку, обнимались и выпивали на пару, как молодые влюбленные. Нет, правда: по сравнению с моими стариками, которые совершенно необъяснимым образом жили вместе уже сорок лет (вероятно, назло друг дружке), Эмили и Джон выглядели дуэтом воздушных гимнастов из дружной цирковой династии Лунтс. Моим не удавалось обсудить даже погоду без того, чтоб тут же не начались взаимные обвинения, упреки, только что не стрельба.
Когда пришло время уезжать, мне стало грустно, и на обратном пути все мои мысли занимала Эмили.
- Милые, правда же? - спросила Конни по дороге в Манхэттен.
- Очень, - согласился я.
- Папа ведь чудо, правда? Просто потрясный.
- М-м-м.
Честно говоря, мы с ее папой не обменялись и десятью словами.
- А мама прекрасно выглядит. Давно не видела ее в такой форме. Тем более что она после гриппа.
- Она удивительная.
- Мне нравятся ее фотографии и коллажи, - сказала Конни. - Жаль, отец не поощряет ее, он очень старомоден. Он просто не понимает, как можно заниматься искусством. И никогда не понимал.
- Действительно, жаль, - сказал я. - Надеюсь, это не слишком отравляло ей жизнь.
- Еще как отравляло, - ответила Конни. - Ну а Линдсей? Влюбился?
- Она очень мила. Но до тебя ей далеко. Другой класс. По крайней мере на мой вкус.
- Ты меня успокоил, - сказала Конни смеясь и уткнулась мне в щеку. Не мог же я, гнусная тварь, сообщить ей, что хочу снова увидеться с ее фантастической мамашей. Но даже пока я сидел за рулем, мой мозг жужжал и мигал, как ЭВМ, пытаясь состряпать какой-нибудь план, чтобы еще раз встретиться с этой сногсшибательной женщиной. Если бы меня спросили, чего я жду от этой встречи, я бы, честное слово, не знал, что сказать. Но я точно знал, ведя машину сквозь холодную осеннюю ночь, как сейчас надо мной хохочут Фрейд, Софокл и Юджин О'Нил.
В следующие несколько месяцев мне удалось повидаться с Эмили Чейзен не один раз. Обычно это бывали невинные развлечения втроем:
1 2 3 4 5 6