— она недоверчиво взглянула На Тредэйна.
Меня давно не было в городе. — Взгляд хозяйки не смягчился, но он добавил:
— Эти листки могут довести вас до беды.
Женщина пожала плечами.
— Вот, — Тредэйн протянул ей листок. — Лучше сожгите.
— Не стоит беспокоиться.
Еще как стоит.
Она должно быть уловила что-то в его взгляде, потому что снизошла до пояснения:
— Слушай, если они станут гоняться за всеми, кто держал в руках шуточки Мух, им придется весь город пересажать.
— Мух? — переспросил Тредэйн.
— Слушай, ты что, из другого мира?
— Да.
— Ну, тогда понятно, что у тебя с волосами. Посмотри-ка еще раз на этот листок. На рамку…
Только теперь Тредэйн заметил, что узорчатая рамка состоит из переплетенных изображений мух с прозрачными сетчатыми крылышками.
— Как-никак, — добавила хозяйка, — за последние пару лет Мухи завалили город этими картинками и письмецами. Этакая фига Трибуналу! Они даже ежемесячный журнал завели. «Жу-жу» называется. Ухохочешься, верно?
— Угу.
— Ну, они хочут покончить с Очищениями и с Великими Испытаниями — да и с самим Трибуналом. Ну ничего не боятся! Их листки по всему городу находят. Их уже хватило бы, чтоб дворец дрефа в них обернуть. Не найдешь никого, кто б их не видал. Кроме тебя, понятно дело.
— Эти Мухи… никто, наверно, не знает, кто они такие?
— Это верно. Они такие скрытные, что, пожалуй, и сами забыли, как их зовут.
— И что думают в городе об их идеях?
— Об идеях? — женщина снова скрестила руки на груди. — Вот уж не знаю. Мне просто нравятся забавные картинки.
Тредэйн зашел слишком далеко, и все его попытки продолжить разговор натыкались на упорное молчание. Вскоре он ушел из «Бочонка», ощущая на себе пристальный взгляд хозяйки.
Снова оказавшись на улице, он некоторое время бесцельно бродил, размышляя над последними открытиями.
Тринадцать лет в тюрьме. Тринадцать лет, без суда, без вины. И вот он вернулся в город, зажатый в кулаке Белого Трибунала, и обнаружил слабые признаки возмущения. Эти Мухи… ( И чего ради им вздумалось выбрать столь неаппетитное прозвище?) Образованные, энергичные, талантливые и на редкость отчаянные. Рискуют жизнью ради дела, которому, должно быть, преданы всей душой. Кто они, и поддерживают ли их горожане?
Сквозь задумчивость Тредэйн все же замечал, что прохожие оборачиваются ему вслед. Даже здесь, в городской клоаке его облик привлекал излишнее внимание. Стоит поскорей заняться своей внешностью. Легкое напряжение воли… эдакий мысленный кашель — и он преображен. Но пальцы помимо воли нащупали сквозь кожу кошелька песочные часы, и Тредэйн остановился в нерешительности. Он ясно представлял, как пересыпаются песчинки в стеклянных колбах: все больше потухших, все меньше светящихся. Ксилиил отмерил ему щедрую порцию силы, но и она не безгранична. Следует научиться бережливости и не прибегать к колдовству там, где можно обойтись обычными средствами.
Неподалеку болталась крашеная вывеска с изображением бритвы. Цирюльник. Пришлось пообещать двойную плату, прежде чем мастер согласился прикоснуться к его патлам. Когда со стрижкой и бритьем было покончено, ему вручили зеркальце, в рамке которого он увидел похудевшее и осунувшееся лицо молодого Равнара ЛиМарчборга. Тредэйн и раньше походил на отца, а время только подчеркнуло это сходство. Тот же тонкий нос, тот же подбородок, те же острые скулы, те же яркие голубые глаза под черными бровями. Только вот кожа лорда Равнара была хоть и светлой, но окрашенной здоровым румянцем, а у человека в зеркале отливала мертвенной синевой трупа. И глаза отца всегда смотрели с задумчивым спокойствием, а у сына лихорадочно блестели. И никогда, даже перед смертью, не было на лице Равнара этих черных теней и морщин преждевременной старости и горькой тоски.
Под его взглядом горечь на лице отражения стала явственней, и Тредэйн поспешил вернуть зеркальце хозяину. От цирюльника он направился в лавчонку, где торговали подержанной одеждой. Выбор оказался невелик.
По большей части лохмотья, грязные тряпки, оставшиеся от дешевой роскоши бедноты. Все либо велико, либо мало, воняет, заляпано вином и черт знает чем еще. Отрепья, блестящие фальшивыми золотыми кружевами. Протертое до дыр, пожелтевшее белье, халаты и ночные колпаки. Единственно пригодным нарядом оказался угольно-серый костюм с яркой вышивкой — эмблемой стрелианских врачей. Чистая крепкая одежда отличного качества, да и покрой подходит для любой фигуры. Тредэйн мимолетно удивился, как попала сюда эта одежда и какая судьба постигла ее прежнего владельца?
Он был не в настроении тратить целый день на поиски костюма. Наряд врача включал в себя шляпу с прямыми полями, пару коротких серых сапожек и сундучок с двумя десятками стеклянных пузырьков. Тредэйн купил все и добавил еще одно — пару очков с дымчатыми стеклами, достаточно темными, чтобы скрыть глаза, знакомые каждому, кто хоть раз в жизни видел Равнара ЛиМарчборга.
Зажав под мышкой узел с покупками, он добрался до общей бани, где соскреб с себя накопившуюся за годы заключения грязь. Облачившись в костюм стрелианского доктора, он напустил на себя дух ученой важности и в первый раз почувствовал, что может без стеснения показаться на улице. Тюремные лохмотья были выброшены на свалку, за исключением кошелька убитого стражника, который перекочевал в карман серого плаща.
Звон башенных часов, пробившись сквозь туман, провозгласил наступление вечера. Надо было успеть до темноты отыскать себе приют, и Тредэйн не собирался ночевать в трущобах. Свернув к востоку, он скоро добрался до чистых купеческих кварталов, где еще сохранившиеся у него сомнения в собственной внешности окончательно рассеялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142