Однако Фламбеска и глазом не моргнул. Ни когда солдаты шарили в ящиках стола, на полках и в секретере, ни когда они вспарывали штыками подушки, обои и валики диванов в гостиной и приемной, ни когда они рылись в платяном шкафу и в сундуке в спальне. Ни даже тогда, когда со дна одного из выпотрошенных сундуков появилась на свет вещь, способная мигом отправить ее владельца в котел.
Под грудой всяческого барахла лежал заботливо обернутый в черный бархат предмет. Оршль собственноручно извлек находку, и чутье подсказало ему, что в его руках наиценнейшая улика.
Сорвав черную обертку, он увидел овальное зеркальце в стальной раме, исписанной таинственными знаками. То ли незнакомые буквы, то ли символы, то ли просто украшения. Оршль испытал мгновенное разочарование — сокровище обернулось обычной безделушкой — но тут он взглянул на свое отражение, и азарт сыщика вспыхнул в нем с новой силой. Зеркало странно искажало лицо: глаза, нос и уши выглядели в нем уродливо преувеличенными, в то время как лоб, рот и подбородок едва можно было разглядеть. Конечно, не диво, за медяк в любом балагане увидишь то же самое. Правда, припомнил Оршль, в ярмарочных зеркалах отражение мутное и неясное, а здесь — на удивление четкое.
Что ж, просто стекло подороже…
Странность обнаружилась, когда отражение начало постепенно меняться. Сержант, остолбенев, смотрел, как вылезают из орбит глаза, раздуваются ноздри, а уши расправляются, словно у летучей мыши. Лицо и голый череп в зеркале покрылись мягкими шишечками, из которых прорезались маленькие пристальные глазки с вертикальным, как у ящерицы, зрачком. Очень скоро все изображение покрылось ровным слоем немигающих глаз. Сквозь Него видны были только ноздри и складчатые кожистые Уши.
Что это — сон наяву, или он сходит с ума? Оршль потряс головой, однако картина в зеркале не изменилась. Сержант повертел зеркальце — та же картина, сменившаяся вдруг отражением одного из его подчиненных: здоровенного, коротко стриженного новобранца, имени которого Оршль еще не запомнил. Ничем не примечательный парень, но зеркало изобразило его со свиным рылом, из пасти прорезались кривые клыки, на голове появилась рыжая жесткая щетина, а здоровая румяная кожа превратилась в гниющее мясо.
Подняв глаза, сержант встретился взглядом с арестованным.
— Что это такое? — угрожающе спросил Оршль.
— Я не скажу вам, сержант, — отозвался Фламбеска.
— Что ж, пока можете не говорить. По крайней мере, вам больше не приходится удивляться, в чем вас обвиняют, — сержант завернул находку и сунул ее в карман. В глубине души он был удивлен. Кто бы мог ожидать такого от Тик-така?
Солдаты Света молча продолжили обыск. Больше ничего подозрительного обнаружить не удалось, да и не было в том особой нужды. Закончив, Оршль со своими людьми покинул дом, прихватив с собой и стрелианского доктора. Из толпы зевак, привлеченных арестом модного врача, послышались завывания и брань, и Оршль с недоумением заметил, что враждебность толпы обращена не столько на преступника, сколько на представителей закона. Неблагодарное отребье! Сержант решительно отказывался принимать оскорбительные выкрики на свой счет.
Фургон, пленники и Солдаты Света покинули Солидную площадь.
Сравнительно недолгая поездка к Сердцу Света показалась сержанту бесконечной. Зеркало жгло ему бок сквозь карман, и ему не терпелось избавиться от этой противоестественной чародейской игрушки. Оршлю хотелось поскорей переложить тяжесть скверной находки на человека, безусловно способного выдержать такой груз — на верховного судью.
В открытое окно музыкальной комнаты лился теплый солнечный свет, но Гленниан ЛиТарнграв этого не замечала. Она сидела, склонившись над клавесином, пальцы двигались сами собой, и мелодия, наполняющая комнату, была полна той же темной тревоги, что и мысли девушки. Гленниан вдруг подумала, что нежные звуки клавесина не в состоянии выразить охвативших ее чувств — тут нужен был совсем другой инструмент, большей силы и глубины. Насколько ей было известно, такого инструмента не существовало. Значит, следовало изобрести его самой.
Пальцы Гленниан застыли. До сих пор ей ни разу не приходило в голову придумать музыкальный инструмент себе по нраву. Ее вполне устраивали те, что были под рукой. Но сейчас они не годились. Она чувствовала это уже несколько дней, с тех пор как узнала об аресте доктора Фламбески.
Тредэйн ЛиМарчборг арестован, как прежде — его отец, по обвинению в чародействе. Только в отличие от отца, да и остальных, кому предъявлялось такое обвинение, Тредэйн в самом деле был виновен. Следовало бы презирать его за это, отвернуться с отвращением, но Гленниан не могла. Кроме того, ведь существует же оправдание его поступку! Разве у него был выбор? Что бы он ни сделал, вина не только на нем. Однако вряд ли Белый Трибунал с ней согласится. Судей не интересуют оправдания и объяснения: им довольно знать, что доктор Фламбеска вступил в сделку со Злотворным и приобрел через него колдовскую силу.
Защитит ли его теперь эта сила?
Гленниан обхватила себя руками. Ее трясло, несмотря на долетавший с улицы теплый ветерок. В голове бились неотвязные вопросы — те же вопросы, что мучили ее уже несколько дней. Почему он позволил себя арестовать? Почему позволил запереть себя в Сердце Света? Он ведь мог спастись, Гленниан знала это наверняка, знала с той самой Минуты, когда застала его за беседой с той… с тем…
Тредэйн назвал его Сознающим.
Она вспомнила тот вечер, вспомнила, как потряс ее звучный хор голосов, могучая мелодия мыслей, которую не воспроизведет ни один из инструментов, существующих в этом мире, хотя может быть… Первые аккорды великой симфонии прозвучали в ее мозгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142