И я довольно много с ним упражняюсь.
Доктор рассматривал мой автоматический пистолет. Я надеялся, что у него не очень потные руки, так как даже вороненая сталь может поржаветь от соленого пота, если не протереть пистолет после того, как им воспользовался. Я вытащил один из своих носовых платков с монограммой и положил его рядом с пистолетом.
Доктор поднял взгляд на меня.
– Вы испытываете угрызения совести от того, что расстреляли этих людей?
– В какой-то степени.
– А можете сказать, как сильно?
– Это непросто, доктор, измерить силу чувства.
– Все-таки попытайтесь.
Я обдумал его вопрос.
– Примерно на таком уровне, сколько вмещается в кофейную чашку. Но не целую, а, скажем, полчашки.
– Половина кофейной чашки раскаяния?
– Да, сэр.
– Вы меня беспокоите, Джо.
– Благодарю вас.
– Я не считаю вашу реакцию ненормальной. Только вижу в этом кое-что... довольно неожиданное.
– А я и не являюсь нормальным, сэр.
После долгой паузы, во время которой доктор вносил заметки в журнал, он перешел на вопросы о женщинах, любви и любовных отношениях. Задавал очень прямые вопросы. Я рассказал ему правду: что никогда мои отношения с женщинами не продолжались больше нескольких свиданий. Подробнее рассказал о некоторых женщинах, которые мне нравились больше других. Когда он поинтересовался, не было ли у меня более серьезных романов, я спросил, а что имеется в виду под словом «серьезные». Мне показалось, что он сначала изумился, а потом подумал, что я его просто дурачу. Я поведал ему о фотоснимках профессиональных фотомоделей, которые я приобретал, чтобы полюбоваться на них, о сексе с проститутками, вообще о лицах, на которые мне нравилось смотреть в фильмах и журналах. Доктору хотелось знать, какие именно фильмы и журналы, и я ему назвал: почти все романтические комедии, особенно пятидесятых и семидесятых годов, и мужские журналы типа «Эсквайр», «Журнал для мужчин» и «Джи-Кью». Я рассказал ему, что иногда покупаю рамки для фотографий только из-за женских снимков, которые в них вставлены в качестве образцов. И добавил, что больше всего в женщинах меня пугает чувство жалости ко мне.
– Как часто вы мастурбируете?
– Я этим не занимаюсь, сэр.
– Почему?
– Отец не велел.
– Понятно. А как вы справляетесь со своими сексуальными желаниями?
– Никак.
– А ночные поллюции, так называемые мокрые мечты?
– Это да, сэр, – ответил я, опустив глаза на шляпу и желая, чтобы он перестал задавать подобные вопросы.
– Как часто?
– За ночь раз, доктор. Иногда больше.
– Каждую ночь?
– Я не считал. Но с тех пор как не стало Уилла, реже.
Он сглотнул слюну, вздернул брови и еще что-то записал.
– Джо, у нас есть много, о чем потолковать. В следующий раз мне хотелось бы поподробнее поговорить о ваших отце и матери. Давайте встретимся на будущей неделе.
Мы условились о дне и времени новой встречи.
– Пожалуйста, обращайтесь с этим оружием осторожно и уважительно, доктор.
– Постараюсь.
Надев шляпу, я вышел из кабинета.

* * *

Мое свидание с Джун Дауэр было назначено на четыре часа, за час до начала ее передачи. Мы выбрали кафе недалеко от студии. Зайдя туда, я сел за угловой столик и стал обдумывать то, что узнал про Алекса и Саванну Блейзек от Криссы Сэндз.
Когда Джун появилась на пороге кафе, сердце у меня в груди запрыгало, как стиральная машина со сломанной ножкой. Черные брюки и такая же блузка-безрукавка, все в обтяжку и отделано маленькими блестящими молниями, серебристый пояс вокруг талии, а на ногах остроносые сапожки. Ярко-красная помада и рубиновые сережки в ушах. Но больше всего мне нравилась ее кожа: смуглая, влажная и идеально гладкая.
– Сегодня вы смотритесь просто ошеломительно, – заметил я.
Она улыбнулась:
– Спасибо за комплимент.
Все свидание слилось в сплошное пятно. Прекрасное одночасовое пятно. Джун рассказала, что провела детство в Лагуна-Бич, а я сам рос в Тастине. Мы окончили разные школы, но в один и тот же год. Ей было, как и мне, двадцать четыре года. Родители рассказали ей обо мне в восьмилетнем возрасте, и она впервые увидела мою фотографию в газете. Джун поступила в колледж Эрвина при Калифорнийском университете, который окончила с двумя дипломами – по истории и английской литературе, но больше всего времени посвятила изучению радиовещания на одной из местных радиостудий. За созданное ею радиошоу «Воистину живой» Джун стала лауреатом конкурса. В результате уже через неделю после окончания колледжа на нее свалилось предложение стать ведущей своей полноценной передачи, причем в лучшее время вещания, на студии «КФОС». Помимо собственной передачи, Джун работала диск-жокеем, по четыре часа в день запуская в эфир музыку и передавая новости, информацию о положении на дорогах и погоде.
– Мне нравится мое дело, – сказала она. – Но я словно загнала себя в ловушку. В двадцать четыре года быть запертой в темной студии по шесть часов в день. Я добилась успеха, и многие завидуют мне. Я представляю себя в собственном коттедже на берегу моря с двумя собаками, но, думаю, об этом всякий мечтает.
Я поймал себя на том, что не могу оторвать взгляда от ее лица, и попытался перевести его на ее чашку с кофе, ее ногти, молнию на блузке – на все, кроме ее лица.
– Джо, – прошептала Джун, поманив меня согнутым пальцем и наклонившись ближе, – не бойся смотреть на мое лицо.
– Извини, я...
– Прошу тебя, не возражай.
– Да. Хорошо.
Джун еще немного рассказала о себе, и я слушал ее с удовольствием. Меня вдруг осенило, что беседа с ней была вознаграждением за час непрерывных и острых вопросов в эфире. Я слушал ее, задавал вопросы и старался смотреть на нее, но не пялиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117