Это немного обидело меня.
Наутро нам сделали «выходной». По тогдашнему положению о розыгрыше мы должны были через день снова встретиться с тем же «Спартаком».
Но отдыхать не хотелось. Возбуждение все еще не улеглось. Оно требовало выхода, какой-то работы. И я упросил товарищей, чтобы они побили мне по воротам.
Мы вернулись на стадион и приступили к делу. Я лез из кожи, чтобы извлечь максимум пользы из этой тренировки. Ведь завтра надо стать снова в ворота, так как Близинский не мог вернуться в строй.
Я прыгал и падал, пока мой свитер не промок насквозь от пота. Лишь после этого вернулся в гостиницу.
Когда настало время повторного матча и мы выстроились в центре зеленого ковра, кто-то из товарищей показал мне черноволосого крепыша с насмешливыми глазами.
– Вот это и есть Дезидерий Товт. Остерегайся его.
Но как я ни старался бороться с его сильными ударами, ничего хорошего из этого не вышло. Мы проиграли со счетом 1:4, и три мяча записал в свой актив именно Товт.
Позже, когда мы встретились уже как одноклубники в киевском «Динамо», вспомнили мое боевое крещение, и я упрекнул его:
– Что же ты тогда не пощадил юнца? Разве ты не видел, что я трясусь от страха? Ведь это был мой первый матч за мастеров.
Дезидерий рассмеялся.
– Я не хотел, чтобы ты зазнался. Лучше плохо начать и хорошо кончить, чем наоборот.
Четыре пропущенных гола повергли меня в полное уныние. Возвращение в Одессу было печальным, словно я ехал с похорон. Боялся, что мои услуги вряд ли снова понадобятся «Пищевику».
Но именно тут, когда я был на грани того, чтобы вообще бросить футбол, случилось то, что смахивало на копию случая с Зубрицким и в какой-то мере спасло мою спортивную репутацию.
В Одессе мы узнали, что нам предстоит сыграть товарищеский матч с армейской командой Ташкента. Выигрыш или проигрыш не имели особого значения, но все же нам хотелось победить. Тренер сразу же включил меня в состав, который должен был выступать против гостей. Я догадался, что он хочет поберечь Близинского для более ответственных встреч, но это не задело моего самолюбия. Напротив, мелькнула надежда, что, может быть, в этом матче мне повезет больше, чем в Ужгороде.
На игру я отправился вместе с отцом. Он почти всегда приходил туда, где я играл, и это меня очень радовало. По дороге на стадион он спросил:
– Какую установку дал вам Аким Евгеньевич?
– Он сказал, что у ташкентцев быстрые нападающие и их надо держать как можно плотнее. Особенно опасен какой-то Коверзнев. Нам покажут его. Он бьет издали и точно, но любит проскользнуть к самым воротам.
– Ты нервничаешь?
– Немного.
– Я тоже волнуюсь, – сказал отец и потрепал меня по плечу.
Пожалуй, только для меня, желавшего произвести на команду и тренера выгодное впечатление после неудачи в Ужгороде, этот матч имел какое-то принципиальное значение. Я очень старался, возможно, даже переигрывал. Несколько раз я поймал себя на том, что пытался покрасивее принять легкий мяч, надеясь, что публика не заметит мою небольшую хитрость. Но одесский болельщик – дошлый, его не проведешь. Аплодисменты были жидкими, как постные ЩИ.
Но вот, когда мы вели уже 1:0 и до истечения регламента матча оставалось совсем мало времени, я увидел перед собой Коверзнева и понял, что гола не миновать. Раздумывать было некогда, и я упал ему на ногу. В тот же миг резкая боль внизу живота стегнула меня, словно бич. Я даже, помнится, вскрикнул и почувствовал, что не могу разогнуться, в глазах поплыли красные круги.
Не знаю, сколько все это продолжалось, и в точности не помню, что именно со мной делали. Знаю только, что спустя некоторое время я все же снова стал в ворота и замер, опустив руки на согнутые колени. Очень хотелось обхватить руками живот, но почему-то было стыдно показать всем, как мне больно.
Вот тогда-то я впервые в своей вратарской жизни услышал громкие аплодисменты, в значении которых невозможно было ошибиться. Болельщикам нравится, когда футболист демонстрирует самоотверженность.
Все обошлось благополучно – но удачная игра против ташкентцев и тот факт, что я уже вышел на «орбиту» мастеров, немного вскружили голову. Я уже свысока посматривал на своих сверстников, которые пока только мечтали о таком повороте своей судьбы. Я полагал, что стал полноценным членом коллектива футбольных умельцев. Это легкое головокружение едва не обошлось очень дорого.
Как-то перед очередной тренировкой Аким Евгеньевич на ходу бросил мне:
– Захватишь мячи.
И пошел к автобусу. Таскать большую сетку, полную мячей, не очень-то приятно. Поэтому, проходя мимо одного парнишки, которого мастера решили взять для просмотра (я даже не помню его имени), я сказал еще короче: – Мячи.
Когда автобус остановился на стадионе, а мы разделись и вышли на поле, оказалось, что мячей нет (парень, очевидно, меня не понял) и тренировку провести невозможно.
– Макаров, – грозно спросил тренер, – в чем дело?
Я не знал, что ответить. Низко опустил голову, что-то пробормотал. Аким Евгеньевич сразу все сообразил.
– Если мячи через полчаса не будут на стадионе, можешь вообще больше не приходить.
Я сорвался с места, провожаемый насмешливым молчанием игроков. Только один голос хлестнул по мне вдогонку. Кажется, это крикнул Хижняков.
– Пижон!
Но я уже мчался на нашу базу, не чуя под собой ног.
В то лето у меня было много свободного времени. После выздоровления Михальченко мне практически нечего было делать в команде. Меня не отпустили совсем, но вместе с тем и не использовали как вратаря. Я оставался при команде, но не в ней. Конечно, меня и это устраивало, потому что «Пищевик» был одним из сильнейших на Украине и даже такое общение с ним было для меня честью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91