Напротив, престижу Муссолини был нанесен серьезный удар. Итальянский диктатор в течение многих лет перед тем шантажировал Европу наглыми жестами и криками о «военной непобедимости» фашизма. И вдруг под Гвадалахарой его дивизии, впервые столкнувшись с армией другого европейского государства, притом с только что созданной, еще неопытной и плохо вооруженной, позорно бежали!
Фашистский миф был сразу разоблачен.
Кризис комитета по «невмешательству»
Итак, принятие комитетом плана контроля совпало по времени с началом битвы под Гвадалахарой. Заботы Риббентропа и Гранди сосредоточивались в тот момент на одном: как бы приток оружия из СССР к республиканцам и пополнение кадров интернациональных бригад не изменили соотношение сил в неблагоприятную для Франко сторону. Именно поэтому на заседании комитета 8 марта представители Германии и Италии так охотно голосовали за план контроля.
И вдруг под Гвадалахарой фашисты потерпели настоящую катастрофу. Оказалось, что сил и средств, заброшенных до того для подкрепления Франко, явно недостаточно. Мятежникам потребовались новые крупные пополнения войсками и оружием. А между тем только что был принят план контроля, который при всех своих дефектах мог значительно затруднить дальнейшее развертывание германо-итальянской интервенции. Принят при поддержке Германии и Италии!
Положение для фашистских держав создавалось чрезвычайно щекотливое. Что было делать? Открыто выступить против плана контроля через 10 дней после того, как они сами за него ратовали? Нет, это окончательно разоблачило бы истинное лицо фашистских держав и могло оттолкнуть от них даже Англию и Францию, не говоря уже о малых европейских странах. Открытый поворот против плана контроля в марте 1937 года был невозможен. Гитлер и Муссолини пошли по другому пути: они начали длительную и упорную кампанию саботажа против введения плана контроля в действие. Формы саботажа менялись, но существо его оставалось неизменным.
Началось с того, что на заседании подкомитета, 16 марта, когда поражение фашистов под Гвадалахарой уже достаточно определилось, Гранди вдруг заявил, что он не может участвовать в выработке подробной Схемы эвакуации иностранных комбатантов из Испании впредь до разрешения вопроса об «испанском золоте». Советник германского посольства Верман, замещавший на этом заседании Риббентропа, тотчас же присоединился к нему.
А неделю спустя, 23 марта, в подкомитете разыгралась еще более характерная сцена. Получив, очевидно, исчерпывающие данные о разгроме итальянцев под Гвадалахарой, Гранди явился на заседание в крайне раздраженном состоянии. Взглянув на него, я невольно подумал: «А ну-ка, нельзя ли извлечь из этого какую-то пользу?»
Для меня было совершенно ясно, что в результате провала под Гвадалахарой отношение фашистских держав к плану контроля резко изменилось, но пока что они все еще старались маскироваться шелухой трафаретных фраз о «невмешательстве» и «борьбе с интервенцией». Прямого заявления о том, что Германия и Италия не хотят уходить из Испании, не было. А это, конечно, затрудняло эффективное развертывание кампании против фашистских «добровольцев». Учитывая настроение Гранди, я решил, что на этот раз стоит попробовать вырвать у него прямое признание.
В конце заседания, когда Плимут вновь вернулся к проблеме эвакуации иностранных комбатантов из Испании, итальянский посол даже в лице изменился и сразу же объявил, что «сейчас несвоевременно рассматривать данную проблему».
– А почему несвоевременно? – спросил я совершенно невинным тоном.
– А потому, – ответил Гранди, – что предварительно комитету следует разрешить более срочные вопросы, связанные с введением в жизнь принятого нами плана контроля.
– На мой взгляд, – возразил я, – у нас нет теперь ничего более срочного и важного, чем эвакуация из Испании так называемых «добровольцев».
Гранди стал длинно и витиевато доказывать, что «добровольцы» играют совершенно ничтожную роль в испанской войне и что советская сторона вытаскивает вопрос о них исключительно в пропагандистских целях. При этом он сильно разгорячился, и я отметил про себя: «Клюет!» Желая подлить масла в огонь, стал пронзительно «фиксировать» итальянского посла глазами. Он не выдержал, заерзал на месте и попробовал отвернуться. Но я не спускал с него глаз и медленно, с расстановкой, подчеркивая интонацией отдельные слова, спросил:
– Должны ли мы понять итальянского посла в том смысле, что Италия и Германия, вопреки решению комитета, вообще отказываются вывести своих «добровольцев» из Испании?
Тут итальянский темперамент опять сыграл с Гранди скверную шутку. Он точно сорвался и вдруг выпалил залпом:
– Если хотите знать мое мнение, то я скажу, что ни один итальянский доброволец не покинет Испании, пока Франко не одержит победы!..
Это было то самое прямое признание, которого мы добивались. За столом подкомитета воцарилось многозначительное молчание. Потом Плимут начал убеждать Гранди в необходимости возможно скорее эвакуировать иностранных комбатантов. Корбен поддержал Плимута. Картье внезапно проснулся, потревоженный повышенными голосами, и пустился в обычные для него расспросы:
– В чем дело? О чем идет речь?
А Пальмшерна бросил как бы в сторону:
– Низость и еще раз низость!..
В тот же день я рассказал знакомым журналистам, что произошло на заседании подкомитета. И на следующее утро газеты были полны сенсацией: Италия отказывается вывести своих «добровольцев» из Испании. Вероломство фашистских держав, только что согласившихся на план контроля и эвакуацию иностранных комбатантов с Пиренейского полуострова, было разоблачено перед всем миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65