– У черта на куличках, у куркуля в хате, а тому, кто спрашивает, дуля, – спокойно сказал Васька, скручивая рубаху жгутом и выжимая из нее последние капли.
– А мы с обыском к вам пойдем, – сказал другой казачонок, щуплый и пониже ростом.
Васька засмеялся.
– Ты сперва штаны подтяни, атаман кубанский, кукуруза на учкуру! Мандат у тебя есть на обыскные права? Ну, показывай!
– Найдется, глянь-ка сюда!
Васька и моргнуть не успел, как казачонок в белой папахе огрел его свинчаткой по голове.
Васька скорчился и схватился руками за голову.
На соседнем крыльце крикнули:
– Ай да белая папаха! Ай да молодец!.. А ну-ка другого по уху стебни!
Я оглянулся и увидел, как, сгибаясь под проливным дождем, бегут к нам еще двое казачат, а за ними рослый бородатый казак в черкеске с белыми газырями.
Я быстро перемахнул через дорогу.
Васька кинулся было за мной, но поскользнулся и шлепнулся в лужу. Из-под рубашки у него выскользнул револьвер.
Казачонок в белой папахе в один миг налетел на револьвер, как ястреб на ящерку.
– Оружие!
Васька вскочил и схватился за дуло револьвера, но бородатый пнул его ногой.
Васька выпустил револьвер из рук и опять плюхнулся в грязь.
Казачонок сел на него верхом и стал месить его, как тесто в макитре.
А бородатый казак вертел в это время перед самым носом Васькин револьвер и бормотал:
– Бульдог! Нет, не бульдог, пожалуй, бульдог покороче и потолще будет. Это не иначе, как стейер. Только у стейера головка пуговкой. А этот какой-то… странный, разломчатый.
Я прислушивался из-за угла и думал: что делать? За поясом под рубахой у меня тоже был револьвер, только не смит-и-вессон, как у Васьки, а браунинг.
Пустить бы из этого браунинга бородатому семь пуль в лоб, да не уйдешь ведь потом. Только Ваську погубишь, а не выручишь.
Вдруг слышу – кто-то за углом говорит:
– А другой куда утек? Тот, что побольше был? Шукай его, хлопцы!
Я шмыгнул в первый попавшийся двор, а оттуда, через заборы и переулки, вернулся с другой стороны к Кондратьевским номерам.
Там теперь выросла целая толпа – казаки, женщины, ребята. Все галдели, перебивали друг друга, размахивали руками.
– Чумака зацапали, комиссара большевицкого! – выкрикивала круглоголовая коренастая казачка.
– Дура! Какой там комиссар большевицкий! – сказал высокий старик в поддевке, выбираясь из середины толпы. – Хлопца от земли не видать, а его в четыре руки держат.
– Знаем мы этих хлопцев! – затрещала казачка. – С бомбой его накрыли – хлопца твоего!
– Дура! – спокойно сказал старик. – Какая там бомба – револьвер нашли азиатской какой-то системы, да и то незаряженный.
– Дорогу! – гаркнул хриплый голос из толпы.
Толпа расступилась.
Рыжий молодой казак с винтовкой вытолкнул Ваську и погнал его по дороге к станице.
Васька не плакал, а только всхлипывал. Губа у него была рассечена, глаза залеплены грязью, распухли. Одно плечо голое – рукав болтался на ниточке.
– Ну, ну, босота, шагай веселее! – сказал казак, толкая Ваську в спину прикладом. Васька дернул плечом и остановился.
– Не дерись! – закричал он. – А то вот стану средь дороги и с места не сойду!
Казак посмотрел на Ваську с удивлением:
– Ишь какой самолюбивый. Ну, иди, иди, а то волоком потянем.
Васька пошел.
В этот день Васька не вернулся домой. Отцу и матери его я ничего не сказал – боялся, что заругают. Скажут: завел парня, а сам сбежал.
А что я мог поделать? Ведь их там вон сколько было, да еще с винтовками, а я один.
Целый день думал я, что теперь с Васькой будет.
Может, его доведут до станицы, постращают и отпустят, или он сам с дороги сбежит, а может быть – его до смерти засекут. А то еще хуже будет: приведут его к атаману, начнут стегать, а он со страху да от боли весь наш партизанский отряд выдаст.
Всю ночь прислушивался я, не хлопает ли калитка. Нет, не хлопнула, не пришел Васька.
На другое утро я сам пошел в станицу искать его.
После вчерашнего дождя идти было хорошо. Погода свежая, солнечная, дорожки утоптанные.
День был праздничный. На ступеньках крылечек красовались разодетые девки-казачки, а на перилах сидели веселые парни.
Отмахиваясь палкой от собак, я шел посреди дороги и думал: где искать Ваську? В правление зайти или к тюрьме подобраться – в окошко поглядеть?
В правлении со мной, конечно, и разговаривать не станут, а если и станут, то ничего хорошего не скажут. Возьмут да и посадят в «тюгулёвку» – так у них каталажка называлась. А если Ваську по тюремным окнам искать, так, может, и вовсе не найдешь. Он маленький, его всякий от окна ототрет. Да и часовые смотрят.
Подхожу к правлению.
Со всех сторон облепили белый каменный дом кряжистые казаки. Сидят, как в гостях у царя. Кто побогаче, тот на крыльце сидит – поближе к атамановой двери. Кто победнее – на нижних ступеньках.
Курят, доставая из расшитых кисетов табак. Толкуют о новом станичном атамане, о старых казачьих порядках, да почем свинья на базаре, да у кого строевая кобыла хороша.
Молодежь тут же вертится, прислуживает старикам – кто бегает в лавочку за брагой, кто чиркает спичкой, если у старика трубка не дымит.
Напротив, возле церкви, стоят высокие, обмазанные дегтем столбы. Это виселицы.
Я юркнул во двор. Там, у длинного дощатого барака с маленькими решетчатыми окошками, шагали казаки-часовые.
Значит, арестованные тут сидят. Может, и Васька с ними. Я хотел было заглянуть в окошко, но дорогу мне загородил часовой.
Может, с другой стороны удастся заглянуть в окна?
Иду. Никто не трогает – то ли потому, что у меня на голове черная казачья шапка, то ли просто не замечают меня.
Вдруг я увидел – из самого крайнего окошка кто-то машет мне рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53