Да только назад вернуться при всем своем желании не может.
– Брат игумен, возможно, ты знаешь что-то такое, чего не знаю я. Тогда весь разговор наш впустую… Я всю жизнь по Шеолу скитаюсь. Много чего повидал и многого наслушался. Про Грань говорят даже чаще, чем про баб или жратву. Особенно по пьянке. Да только все это бабушкины сказки. Я их еще с детства знаю. Того, что было за Гранью раньше, давно нет. Не выжить там ни людям, ни зверям. Мох-костолом сверху вниз лезет. Химеры оттуда же приходят. Здесь сейчас наше место, в Шеоле. А если и придется уходить куда-то, так только еще глубже под землю.
– На самое дно преисподней?.. – Игумен на пару мгновений умолк, но тут же задал совершенно неожиданный вопрос: – Ты Писание читал?
– Представление имею.
– О втором пришествии знаешь?
– Осведомлен.
– А что, если оно уже состоялось? А мы пересидели под землей не только царство антихриста, но и пришествие Спасителя?
– Без вас бы такое событие не обошлось.
– Почему? Забыли о нас. И люди забыли, и ангелы.
– Относительно людей я с тобой, брат игумен, согласен. А вот ангелы забывчивостью вроде не страдают. Придет время, всех на Страшный суд позовут.
– Позовут только тех, кто не глубже двух саженей под землей зарыт. Да и зачем звать на Страшный суд тех, кто и так в преисподней обретается?
– Разве тут плохо? – вполне серьезно поинтересовался Кузьма, кроме Шеола ничего другого в своей жизни не видевший.
– Не для людей эта бездна кромешная предназначена, а для злых духов и их приспешников. Наши души к свету рвутся. К престолу Господнему.
– А раньше почему не рвались? Я даже разговоров таких упомнить не могу, хотя бывал здесь раньше неоднократно и с разными людьми, вплоть до Трифона Прозорливого, запросто беседовал.
– Раньше на душах братьев наших груз грехов висел. Обжорство, лень, прелюбодеяние. Сам Трифон, царство ему небесное, пример в этом подавал. Повредилась истинная вера. Не о небесном радели, а о мирском.
– Теперь, значит, все изменилось?
– Не все, но многое. Грешники наказаны. Еретики изгнаны вон. Паства в молельни вернулась. Постом, подвижничеством и тяжким трудом смиряет свою плоть, дабы очистить душу.
– Рад за вас. Только я здесь с какого боку припека?
– Сейчас узнаешь, не спеши. Образа видишь? Между прочим, все строгановского письма. От прадедов нам достались… Выбери любой.
– Может, не надо? – замялся Кузьма, уже догадавшийся, что его хотят вовлечь в какую-то непонятную и скорее всего опасную игру. – Еще оскверню ненароком…
– Если осквернишь, мы их заново освятим. Иди, не бойся.
– Я и не боюсь… – машинально пробормотал Кузьма.
Надо было бы получше разглядеть пресловутый столп, да и самого столпника в придачу, но иконы находились совсем в другой стороне. Кузьма двинулся к ним нехотя, словно к месту экзекуции. Венедим следовал за ним шаг в шаг, буквально в затылок дышал. Не ровен час долбанет своей веригой по темечку – и увернуться не успеешь.
– Веня, предупреждаю, ты ко мне сзади не заходи! – Кузьма резко остановился. – Я не курица, а ты не петух. Держись на расстоянии.
– Зачем браниться, брат Кузьма? – донеслось со столпа. – Здесь как-никак святое место.
– А чего он лезет! У меня, может, болезнь такая. Не переношу, когда у меня за спиной кто-нибудь трется.
Отбрехиваясь таким образом, Кузьма приблизился к широкому киоту и с опаской взял в руки первую попавшуюся икону. Деревянная доска, лишенная оклада, оказалась на удивление легкой.
– Что ты видишь на сием образе? – вновь подал голос игумен.
– Подожди, дай разобраться. – Кузьма поднес Доску поближе к свету лампады. – Даже и не пойму, что здесь к чему…
– Спасителя видишь? Или угодников?
– Да тут всякого народу полно.
– Такой образ называется «людница». Чем народ занят? В аду мучается, пирует или кается?
– Вроде идут куда-то… Впереди один с кружком вокруг головы и с крестом в руке.
– Это Спаситель, – пояснил игумен, и Кузьма заметил, что Венедим быстро перекрестился двуперстием. – А вокруг головы у него нимб.
– Так… – Кузьма, чувствуя себя дурак дураком, продолжал изучать сильно помутневшую от времени и копоти икону. – Вслед за Спасителем целая череда мужиков топает. Все сплошь лысые и бородатые. Есть, правда, и пара баб. К воротам идут, у которых обе половинки сорваны. Сверху ангелы с трубами порхают.
– Достаточно, – произнес игумен таким тоном, словно сам только что обзавелся нимбом. – Восславим Господа за ниспосланное нам знамение. Из многих иных образов ты, Кузьма Индикоплав, выбрал именно тот, который олицетворяет подспудный смысл нашей беседы.
– Не понял… – Кузьма повертел икону в руках и даже на обратную сторону глянул, но там не было ничего, кроме дырок, оставленных жуками-древоточцами.
– Сия сцена изображает Спасителя, выводящего из преисподней праведников-пращуров начиная с Адама и Ноя. Сломанные ворота есть врата ада. За ними сияет свет Божьего царства… Что мешает нам, смертным людям, последовать примеру предков и покинуть это место, более пристойное для крыс и нетопырей? Нехоженой дорогой поднимемся к свету и преодолеем Грань, как Спаситель некогда преодолел адские врата.
Венедим вновь перекрестился и, забормотав что-то, уткнулся носом в сложенные ладони, а Кузьма, вернув икону на прежнее место, с подозрением произнес:
– Не меня ли, брат игумен, ты метишь на место Спасителя?
– Что ты! Окстись. Свою паству я поведу сам. Ты же должен разведать самый короткий и безопасный путь, а кроме того, определить место, где удобнее всего преодолеть Грань.
– Ничего себе задачка! А если я не соглашусь?
– Сначала оцени те выгоды, которые ты получишь в случае успеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18