– Чтобы я починил орган. К сегодняшнему вечеру. Иначе они убьют и меня, и мою семью... Боже мой, это какой-то кошмарный сон! Такого не может быть на самом деле... Я же свободный человек, не какой-нибудь серв или крестьянин. Другого такого специалиста им не найти. Они не имеют никакого права... Да если бы только мне не понравилось что-то, я бы мог повернуться и уйти, разве что не получив жалованье за последний месяц.
– Тебя не отпустят. Это инквизиция.
– Да. Они тут все, кажется, посходили с ума... Я починю, конечно. Но как они посмели? По какому праву здесь распоряжаются инквизиторы?! Архиепископ только поддакивает им... Да я после этого и дня ему не прослужу. Пусть кто-нибудь другой играет в соборе. Я их по судам затаскаю. Напишу в Аугсбург, в Рим, в Вену. Если эти скоты решили, что для них не писаны ни имперские законы, ни нормы права, то я напомню им... Как ты думаешь, Конрад: они и правда осмелятся пытать или даже убить моих жену и детей, если я не успею к сроку?
– Чини орган... Их теперь никто не остановит, Себастьян. Им и на суды, и на закон наплевать. Эти твари уже переступили все границы... Я не могу пойти с тобой в собор. Но дать тебе пару советов...
– Да откуда ты знаешь, что там сломано?.. Разве ты... Ты?! – Лицо Себастьяна дернулось, словно от боли. Он схватил Конрада за грудки. – Собака! Да как ты посмел?.. Я же пустил тебя, как друга. А теперь из-за этого всех нас...
– Я научу, научу, что исправить... Да отпусти же! Если придушишь меня, никто уже тебе не поможет.
– Хорошо... – Себастьян с шумом выдохнул и разжал руки. – Рассказывай, в чем там дело... И какого черта ты вообще все это подстроил? Да давай поскорее, а то эти два солдафона, приставленные ко мне архиепископом, скоро вернутся.

Лошадь осторожно переступала по каменистой почве. При каждом ее неверном шаге душа Ольги сжималась от страха.
«Оказывается, это очень неудобно и страшно, когда намертво привязана к седлу и связаны руки. И как это лошадь еще не споткнулась и не сверзилась в пропасть?»
Ахмет шел впереди, ведя лошадь в поводу. Следом двигался Ходжа. Он теперь поглядывал на Ольгу с опаской и, кажется, уже был не рад, что во все это ввязался.
«Ну как? Ты и теперь будешь упрямиться, девочка? Просто удивительно, с какой легкостью ты отдала себя мне во власть... Ты уверена, что теперь никак не можешь повредить Ахмету? Лошади – очень пугливые твари. Особенно когда камни шатаются у них под ногами. Ты ведь очень боишься, что лошадь оступится? А если она понесет?»
«Чего ты от меня хочешь?»
«Ты знаешь... Просто согласись...»
«Нет!»
Лошадь дернулась, словно увидела, почуяла вдруг что-то злое рядом с собой. Камень, выскочив у нее из-под копыта, покатился вниз, стронув с места другие, – настоящий камнепад. Холодный ветер ударил в лицо.
– Стоять! – Ахмет обеими руками вцепился в узду, а лошадь, не чувствуя прочной опоры под ногами, заржала, стала вырываться и поволокла его по камням.
Ужас темной волной захлестнул душу. Ольга даже закричать не могла. Дернулась в седле, потом еще раз, пытаясь освободиться. Но лошадь лишь сильней испугалась и мчала над кручей, по шатким камням, не разбирая дороги. Только ветер свистит в ушах, словно злорадный смех.
Хлестнули по лицу ветки, и Ольга зажмурилась. Оказалось, что не видеть – еще хуже. Воображение рисовало картины – одна страшнее другой. Через несколько секунд открыв глаза, она обмерла от ужаса – лошадь, не помня себя, мчалась вперед, туда, где ровная площадка обрывалась в никуда, в небо. Внутри словно что-то оборвалось.
«Все... Наверное, так даже лучше... Только будет больно. Но, может, недолго...»
В последний момент под копытами лошади оказался не воздух, а крутой склон. Испуганно фырча, присев на зад и торопливо, беспомощно перебирая копытами, лошадь съехала вниз на оползне мелких камней, чудом не упала и, едва получив возможность оттолкнуться от чего-то твердого, снова пустилась в безумную скачку по горным кручам.
«Нет. Он меня не убьет. Я же нужна ему, чтобы впустить его в свою душу... Не убьет. Только если лошадка все-таки свернет себе шею, я ведь так и буду лежать, придавленная, может быть, несколько часов, может, дней, умирая от боли, от жажды и голода... За что же мне все это?..»

– И самое страшное, что мы уже ничего не сумеем сделать. Если бы они не схватили твою семью, Себастьян…
– Нет, я все же не пойму, зачем ты орган ломал? Не мог сразу мне рассказать? Думаешь, я сильно держался за место при дворе архиепископа? Так сильно, что... Да плевать на него. Зальцбург – не единственный город в мире. Уже сегодня пили бы мы с тобой пиво где-нибудь в корчме, по дороге в Мюнхен. Правда, Марта расстроилась бы. Она тут очень привыкла. Да и у деток появились друзья…
– Прости. Я действительно не был уверен, что ты поддержишь меня. И потом – я и представить себе не мог, что они решатся брать заложников и тому подобное... И главное, я совершенно не представляю себе, что делать. Этого нельзя допустить. Нельзя, понимаешь? – В глазах Конрада застыла мольба. Впрочем, он прекрасно понимал, что Себастьян не откажется играть в соборе до тех пор, пока в опасности его семья. Также он понимал и то, что немыслимо и преступно требовать от Себастьяна подобного отказа.
– А с чего ты решил, что музыка поможет им вызвать Сатану?
– Не я. Это они так решили. Иначе к чему бы им беспокоиться по поводу органа... Мы как-то должны помешать этому кошмару... Если я освобожу твою семью и подам тебе сигнал об этом, ты откажешься играть для них? Сбежишь? Сломаешь орган?
– Глупо, – Себастьян поморщился. – Ты же сам говоришь – их охраняют солдаты. Двое на входе, еще несколько внутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111