– Скорее уж я раскрою Коротышке голову своим баделером.
– И по всей Империи нас уже будут разыскивать не как дезертиров, а как опасных бунтовщиков, да?
– Саллах, не трави душу. Я просто не знаю, что делать. Время уходит, а мы тут прохлаждаемся...
Дверь сарая, в котором квартировали вместе со своими сундуками, телегой и лошадьми албанцы, распахнулась со скрипом, и внутрь ворвался мокрый, слегка пьяный и радостный Тэрцо:
– Что, прохлаждаетесь? А я вот что разузнал: Нунцо, тот самый итальяшка, что дрался вчера, он их видел!
– Что?!
– Говори!
– Так я и не молчу. – Он перевел дух, смакуя, как самое дорогое вино, напряженное внимание друзей. – Нунцо все горюет, что саксонец его ранил в ногу, да так и не получил никакой отметины в ответ... И вот, наш горе-фехтовальщик нашел тому оправдание. Говорит, что его сглазили.
– Это все твои новости? – возмущенно зашипел Уно.
– Нет... Я расспросил подробнее: сглазил его проезжавший мимо на какой-то двуколке старик. Кучер у него – косая сажень в плечах, усатый, как наш Коротышка, лошади все черные, камзол красный, нос горбинкой, а глаза разного цвета – один карий, а другой желто-зеленый... Ну, что скажете, братцы?
– Молодец, парень. – Уно покровительственно похлопал его по плечу. – Горжусь... А мы тут изводимся. В какую сторону, ты говоришь, повернула эта двуколка?
– Не знаю... Нет, я спрашивал, честно, Ахмет. Но эта неаполитанская свинья не помнит, он пьяный был в стельку. И когда эта двуколка проехала мимо, сразу стал драться.
– Вот так всегда. Стоит тебя похвалить, и... – Уно встал и, еще раз проверив, хорошо ли выходит из ножен его баделер, направился к двери.
– Ахмет, ты куда?
– Стой! Что это ты задумал?
– Сам спрошу у этого Нунцо. Он, наверное, очень дорожит своей второй, пока здоровой, ногой, так пусть напряжет память.
– Да это же ничего все равно не изменит! – всплеснул Ду руками. – Сам подумай...
– Думать будем, когда узнаем хоть что-то определенное. А вот если бестолково просидим целые сутки в этой мокрой дыре...
Дверь сарая вновь неожиданно распахнулась, и внутрь влетел Александр Шнапс, бывший продавец индульгенций и похабных картинок, а ныне солдат третьей мушкетерской роты Второго, его высочества Фердинанда, Имперского Штирийского полка.
– Alarm, братцы!.. Слышали новость?
– Какую?
– Турн надрал жопу нашим под Чаславом. Теперь он наступает на Вену. Только что оттуда гонец... Нам велено выступить в течение получаса и через два дня быть под Веной... Уно, Часлав далеко, а?
– Черт его знает. Я в Чехии не был еще. Но за два дня до Вены, это... – Уно просто подпрыгнул от счастья. – Это прекрасно, дружище! Запрягайте, ребятки.
Шнапс ошарашенно поглядел на радостные лица друзей, закашлялся и, попятившись, вышел вон.
– От, сотворил бог народ. До драки жадные, словно до пьянки... Нашли тоже радость. С похмелья до Вены, в два дня, по такому дождю и грязище! Эдак мы и без помощи Турна все сдохнем.

«Принять все меры к задержанию государственных преступников, язычников и еретиков, именуемых Уно, Ду и Тэрцо. Приметы: называют себя албанцами. Уно – коренаст, нос картошкой, усы на немецкий манер, глаза карие, лицом смуглый, говорит с хрипотцой. Ду – роста выше среднего. Грузен. Нос прямой. Глаза карие. Лицом смуглый. Характер сварливый. Тэрцо – роста среднего. Худощав. Нос с горбинкой. Глаза черные. Передвигаются на открытой телеге, запряженной четверкой гнедых коней.
За поимку указанных трех албанцев награда 100 гульденов. Арестовав подозреваемых, немедленно сообщайте в Грац.
Комиссар по особым поручениям Великого Инквизитора Австрии, Штирии, Каринтии и Крайны, капитан полиции Христа Стефан Карадич.
7 октября 1618 года».
Стряхнув с бумаги впитавший чернила мелкий песок, Хорват еще раз перечитал написанное. Задумался. Потом решительно поставил печать и отдал бумагу секретарю:
– Переписать предписание и послать во все австрийские города, где действуют трибуналы Святой Инквизиции, а также всем самостоятельно ведущим поиски отрядам полиции Христа, находящимся под моим началом.
– Ваша милость, – в комнату заглянул Карел. – Верховный Мастер гильдии каменщиков Граца просит его принять.
Стефан радостно потер руки:
– Проси.

Седьмое октября. Полдень. Дождь. От черных лоснящихся лошадиных спин идет пар. Солнце поглядывает на все это безобразие из-за туч, словно напроказивший школьник. Ольгу уже тошнило от псалмов, от качки и от четкого, словно высеченного в мраморе, профиля Старика.
Старик, созерцая бурные воды Энса, мчавшиеся в ту же сторону, что и карета, как будто прислушивается. За окном стук копыт. И шум дождя. И что-то еще. Как шепот... Как тогда – десятки потных лиц у огня и слова, похожие на измученных зверей, теснятся в голове... Спеши... не спеши – шипением и шлепаньем грязи под колесами. Ольга вдруг остро почувствовала луну – где-то справа и снизу. Нет никого. Никого в целом мире. Только этот, идущий из глубин неизвестного, шепот. Невнятный и противно-холодный, как дождь. Ее бил озноб.

Он зажег еще одну свечу и, поставив ее на место, замкнул пентаграмму. Круг, вписанный в квадрат. Козлиная голова. Трижды три – девять – священное число. Отчетливый запах человеческого сала. Капля воска, разбивающая гладкую поверхность освященной в соборе воды.
Селим выдохнул, и весь мир окутался клубами прекраснейшего в мире дыма. Красные огоньки глаз взглянули на него из темноты. Радостным попискиванием и шипением они встречали своего господина.
– Что? Что угодно тебе, о великий?.. Дай нам узнать твою волю. Дай! Не мучай нас больше!
– Вперед. Вперед! Идите вслед за мечом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111