Дело не было закончено, и, Бог свидетель, с каждым днем все труднее было говорить людям о том, что плохо указывать им, как должно быть, убеждать их, что борьбу нужно каждый день начинать заново, что мир — всего лишь иллюзия…«Возможно, — думал он, — духи всех людей, что некогда занимали это кресло, навещают меня сегодня, проверяя, как чувствует себя такой малыш». Он потянулся и ощутил движение мышц под слоем жирка, съеденные за обедами куры мстили за себя. Уайт знал, что он крупный мужчина — двести два сантиметра от подошв до верхушки своей афро Прическа «под африканца».

, физически равный любому из предшественников.Возможно, причиной был запах этого места, аромат свежего воздуха, без запахов кухни или других людей, аромат бумаги, чернил и электрических приборов, бесшумно доставляющих новости и уносящих распоряжения — запах власти. Насколько же все это отличалось от того, к чему он привык в детстве! Он вдруг вспомнил благоухание свежескошенной травы и, повернувшись спиной к двери и своему столу, посмотрел через широкое окно на зеленый газон и густые деревья, на стоянку и широкую улицу за ней, на высокие небоскребы Вашингтона, что выросли на месте знакомого гетто, из которого ему так хотелось вырваться и которое так часто вспоминалось.«Как было бы здорово, — подумал он, — снять туфли и босиком походить по траве, что он обычно делал в парке, когда был мальчиком. Что это была бы за картина — президент босиком гуляет по газону у Белого дома!» Он знал, что если бы сделал так, снимок этот появился бы во всех домах страны и принес бы ему голоса избирателей. Людям нравилось, что их президент чуточку импульсивен в сердечных делах, чуточку комичен в домашних и хоть чем-то хуже любого из них… Впрочем, он знал, что не сделает ничего такого — просто времени нет. Сейчас у него не было ни минуты на удовольствия. Если бы вновь оказаться в гетто, где времени хватало на все — и поесть, и поспать, и поиграть, и полюбить…Он повернулся на звук открывающейся двери — на пороге стоял Джон. «Симпатичный мужчина, — подумал Уайт. — Красоту он унаследовал от матери, рост от отца. Может, чуточку консервативен в одежде и прическе, но все равно интересный парень».— Звонит доктор Макдональд, — холодно сообщил Джон.«Все еще помнит разговор прошлой ночью», — подумал Уайт и наконец-то понял, откуда взялась его депрессия, откуда это желание сдаться и уйти. Все из-за Джона.— А кто такой этот доктор Макдональд?— Директор Программы с Пуэрто-Рико, господин президент, — сказал Джон. — Это те, что слушают звезды, слушают уже более пятидесяти лет. Несколько месяцев назад они приняли нечто похожее на послание с… с какой-то там звезды, забыл ее название. По словам Макдональда, у них готов перевод.— О Боже! — сказал Уайт. — Я встречался с ним?— Пожалуй, раз или два, на каких-нибудь приемах. Уайт вздохнул.У него возникло предчувствие катастрофы. Может, именно к этому и вело сегодня все. Холодная тяжесть легла на желудок, когда вспыхнул экран между столом и камином, которым уже давно не пользовались из-за суровых законов против загрязнения окружающей среды, и, словно прямо со стола, на него взглянуло лицо мужчины, давно перевалившего за средний возраст. У него были светло-рыжие волосы с едва заметной сединой, лицо спокойное, терпеливое и усталое. Уайт уже видел его где-то, узнал и сразу же полюбил, сочувствуя этому человеку в его заботах, какими бы они ни были, и сдерживая себя, пока не зашел слишком далеко.— Доктор Макдональд, — сказал он, — как хорошо, что мы снова можем поговорить. Что слышно в Пуэрто-Рико?— Господин президент… — быстро начал Макдональд, после чего взял себя в руки и продолжал более спокойно. — Господин президент, момент сейчас не менее исторический, чем в день первой ядерной реакции. Я хотел бы выразить это словами, достойными памяти потомков, но могу лишь сказать, что мы получили Послание от иных разумных существ с планеты, кружащей вокруг одной из двух звезд Капеллы, и что у нас есть перевод. Мы не одиноки во Вселенной.— Поздравляю, доктор Макдональд, — невольно вырвалось у президента. — Сколько человек об этом знают?— Я хочу сказать вам… — начал Макдональд, но вдруг осекся. — Пятнадцать, — сказал он. — Может, двадцать.— Все остаются на месте? — спросил Уайт.— Нет, разошлись.— Вы могли бы снова собрать их? Прямо сейчас?— Всех, кроме Иеремии и его дочери. Они уехали несколько минут назад.— Иеремия — это пастырь солитериан? — спросил Уайт. — Что он у вас делал?Макдональд заморгал.— Его враждебное отношение к Программе серьезно угрожало нам. После того как он увидел перевод Послания, выходящий из принтера, прежней враждебности уже нет. Господин президент, это Послание…— Верните Иеремию, — сказал Уайт. — Никто не должен говорить о Послании или что это такое… ни вы, ни кто-либо из вашего персонала.— А как же быть с ответом на Послание? — спросил Макдональд.— Не может быть и речи, — жестко ответил Уайт. — Не будет никакого сообщения, никакой утечки информации, никакого ответа. Последствия этого были бы непредсказуемы. А сейчас извините, мне нужно поработать со своим персоналом. Советую вам заняться тем же.— Господин президент, — сказал Макдональд, — я считаю, что вы совершаете большую ошибку. Прошу вас вновь рассмотреть этот вопрос. Прошу разрешения представить вам смысл, цели, значение и значительность Программы.Уайт сражался со своими мыслями. Немного было людей, говоривших ему, что он ошибается, собственно, только Джон и этот человек, Макдональд. Он знал, что должен беречь умеющих говорить «нет», но для него они были вечным кошмаром — президент не терпел, когда ему говорили, что он ошибается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69