– Нельзя его будить, – сказала Рона, у которой сжималось сердце оттого, что она стоит в этой палате и смотрит на сына Эдварда. И этот сын – не ее.
– Он не проснется. Ему вкололи снотворное, – сказал Эдвард глухим от напряжения голосом. Он провел ее в смежную комнату с кофеваркой, телевизором и телефоном.
– Ну и роскошь, – заметила Рона.
– Я должен работать, пока я здесь, – объяснял Эдвард, – больница относится к этому с пониманием.
Он взмахом руки указал на стул, приглашая ее садиться.
– Газетчики не знают… – наконец начал он. – Предположительно Джонатан пытался покончить с собой.
Он взглянул в озабоченное лицо Роны.
– Но я убежден, что все это недоразумение, – продолжал он. – Джонатан пил. Водку. Мы нашли пустой флакон из-под парацетамола.
Рона промолчала.
– Я уверен, что он по ошибке принял лекарство.
Роне это не показалось убедительным.
– А при чем здесь этот Саймон? – тихо спросила Рона.
Прежде чем ответить, Эдвард шагнул к двери и закрыл ее.
– В компьютере у Джонатана было сообщение от какого-то Саймона, – сказал он. – Это навело меня на мысль, что Джонатан попал в беду.
– О, Эдвард! – Рона встала и подошла к нему, исполнившись вдруг жалостью к этому человеку, которого так долго ненавидела. – А что сказали в полиции?
Он вперил в нее ледяной взгляд:
– Я не обращался в полицию.
– Ты должен. Если Джонатану угрожает опасность, ты должен сообщить в полицию. – Рона вспомнила грязную подушку и лицо другого молодого человека.
В глазах Эдварда отразилась мука.
– Я не могу, Рона. Тогда мне конец.
– Фиона знает об этом сообщении?
Он покачал головой:
– Ты единственная, кто знает.
– Да как ты смеешь вешать на меня такой груз, Эдвард! – в ярости вскричала она. Ничто его не заботит, кроме сохранения репутации. Еще больше она злилась на себя. Если бы только она рассказала о своих подозрениях Биллу, вместо того, чтобы звонить Эдварду.
– Ты не можешь ставить мне в вину желание защитить своего сына, – с обидой заявил он.
– Ты не Джонатана защищаешь, – презрительно возразила она, – ты защищаешь свою собственную карьеру.
На мгновение наступила тишина. Затем Эдвард сказал:
– Ты сама однажды сделала этот выбор. Помнишь?

Зная, что отец в соседней комнате, Джонатан не хотел открывать глаза. Он не хотел ни видеть его, ни говорить с ним.
Он хотел снова забыться, но голос отца мешал ему. Второй голос, женский, не принадлежал ни матери, ни сестре Дженкинс. Это был сердитый голос. Даже в его состоянии он испытывал удовольствие от того, что кто-то сердится на его отца.
В одном он был уверен: они не станут обсуждать его поступка. Он знал, что, по официальной версии, ничего такого не произошло. Он находится в больнице в связи с несложной операцией, вот и все. Сын Эдварда Стюарта никогда бы не попытался покончить с собой. Это было бы слишком неприлично. Сестрам наверняка приказали помалкивать. Только сестра Дженкинс намекнула, что она в курсе. Психиатр его не посещал. Даже мама вела с ним одни обыкновенные больничные разговоры: ты скоро будешь дома и ни о чем не волнуйся. Эми была единственной, кого ему хотелось видеть, но ей не разрешали его навещать.
– Ты увидишь Эми, когда приедешь домой, – сказал отец, как будто Эми была их кошкой или собакой.
В палате было темно, только в изголовье кровати горел маленький ночник, повернутый в сторону. Он решил послушать еще один диск. Сунув в уши наушники, он лег и закрыл глаза, отгородившись от мира.

Если бы не наушники, он бы услышал, как открывается дверь. А так он не услышал ничего, пока его рот не закрыла рука.
Голос зашептал на ухо:
– Тебе нечего бояться. Это я, Саймон. Я пришел вызволить тебя отсюда.
Джонатан повернул голову к говорившему.
– Ты ведь хочешь выйти отсюда, правда?
Если он согласится, Саймон его не тронет.
– Сейчас я уберу руку, чтобы мы могли поговорить. Ладно?
Джонатан кивнул.
– Ну вот. Извини, конечно. – Саймон встал. – Куда они спрятали твою одежду?
– Я не могу идти с тобой, – выпалил Джонатан. – Родители рассердятся.
– Тебе почти шестнадцать лет. Ты взрослый. Ты можешь уходить из дому, когда захочешь. – Он улыбнулся. – Мы оставим им записку.
– Я не хочу.
Глаза Саймона потемнели.
– У меня нет денег. – Джонатан цеплялся за соломинки.
– Ах вот в чем дело. – Лицо Саймона вновь сделалось приветливым. – Это не беда.
Он швырнул Джонатану какую-то одежду.
– Кто к тебе сюда приходил?
– Мой отец?
– Нет, женщина.
Какие у него жестокие глаза. Как эти глаза могли ему нравиться?
– Я ее не видел.
Саймон открыл дверь, выглянул в коридор.
– Ладно. Я знаю, что ты любишь игры. Давай поиграем.
Он вытащил моток веревки и нож.
– Повернись.
Чувствуя страх и стыд, Джонатан повиновался.
– Давай-ка сделаем еще лучше…
Саймон заткнул ему рот кляпом.

В воздухе было свежо. Саймон снова принялся успокаивать Джонатана, мол, на заднем сиденье припасено одеяло, на случай, если он замерзнет. Джонатан, спотыкаясь, спускался по металлическим ступенькам пожарной лестницы и молил Бога, чтобы сестра Дженкинс заглянула к нему и подняла тревогу. Но окно палаты на третьем этаже оставалось темным. Дважды Саймон швырял его на холодные железные ступеньки и велел лежать, пока не убеждался, что за пожарным выходом на каждой из площадок все спокойно. На площадке первого этажа он поднес нож к самому лицу Джонатана, и при слабом Свете аварийной лампочки Джонатан узнал его. Откуда этот нож у Саймона? Нет, это не тот нож. А если тот, это означает, что Саймон был у него на кухне. Джонатан едва не лишился чувств.
Внизу пожарной лестницы Саймон заставил его сесть, а сам проверил, нет ли кого на стоянке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55