ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
! – воскликнул я.
– Не надо паниковать, – спокойно сказал доктор Чэттерджи и снова закурил сигарету биди. – Лодочники позаботятся о ней на обратном пути.
Я сделал шаг по направлению к реке, однако доктор Чэттерджи остановил меня:
– Не волнуйтесь, сэр. Посмотрите!
Я взглянул на Матрику. Словно покрытая патиной бронзовая Венера, она, держась за натянутый канат, выходила из воды, кашляя и тяжело дыша. Наклонившись, она подобрала с земли свою сандалию и замахнулась ею на тех, кто хотел помочь ей взобраться на косогор.
Вглядевшись в промокшую насквозь женщину, я вспомнил день, когда впервые увидел ее во дворе дома доктора Чэттерджи. Тогда мне казалось, что предо мной явилась одновременно богиня Кали и Иаиль. Проходя мимо меня, Матрика остановилась и бросила мне:
– Кор.
– Вор, – перевел мне на ухо мой гид. – Она сказала «вор».
Часть 3
МЕЧ
Измена
ГЛАВА 1
ПИСЬМО БАРОНЕССЕ ОМИЁКЕ КЕЙКО.
АПРЕЛЬ 1952 ГОДА
Лимоны стоят в полном цвету. Воспетые Гёте цветки лимона, которые напоминали ему Италию, приветствовали меня на земле Греции. Я удивился, узнав, что деревья лимона колючие. Я хотел вдохнуть аромат цветков и неожиданно укололся. До сих пор у меня немного болит палец. Увы, мою физическую слабость никак не назовешь поэтичной!
Пасхальные звоны отзываются эхом в синем, похожем на металлическое, небе. Благовест византийских колоколов напоминает о доме, о наших буддийских храмах.
Я пишу, сидя в кафе неподалеку от Акрополя. Передо мной блюдо из осьминога и бутылка бренди «Метакса». Впрочем, у меня и без спиртного голова идет кругом. Афины – удручающе провинциальный балканский город. Но надо мной возвышается Акрополь, руины которого являются свидетельством духовного превосходства прошлого над нашим временем. Мне снова кажется, что я нахожусь дома и взираю на окутанную туманами гору Фудзи, которая была свидетельницей легендарной эпохи героев, такой далекой и одновременно близкой. У меня такое чувство, что здесь, в Афинах, заканчивается Европа и начинается Восток.
Несколько дней я провел в музеях Афин и Пирея, безлюдных в эти апрельские дни, когда цветут и благоухают лимоны. Мне было трудно сориентироваться в установленных часах открытия и закрытия этих учреждений. Я постоянно возвращался в Афинский национальный музей, чтобы полюбоваться коллекцией мраморной скульптуры – этими длинноволосыми улыбающимися юношами. Мне сказали, что их называют куросами и что они были выполнены еще в шестом веке до нашей эры, в доклассическую эпоху.
Куросы кажутся мне погруженными в сон фантомами, их руки как будто приклеены к бокам. Они похожи на египетских часовых, застывших в неподвижности в позе мумий. В следующем столетии, в век древнегреческой классики, куросы внезапно очнулись и приняли позы атлетов, изображенных в движении. Но движение и совершенные, анатомически точные пропорции тела лишили классические скульптуры загадочной улыбки куросов, в которой заключалась их тайна. Я сравнивал куросов, которых как будто оживляла их улыбка, с атлетами, чьи идеальные лица казались мне застывшими и невыразительными. Постепенно я понял, в чем дело. Улыбка архаических куросов была сохранена в классической скульптуре, но перемещена с лица и распространена по всему телу.
Я вспомнил сонет Райнера Марии Рильке, в котором он выразил похожую мысль. В своем стихотворении Рильке рассматривает скульптуру архаичного Аполлона: его голова не сохранилась, и все же «в нежном повороте бедер скользит улыбка, которая возвращается к тому центру, где рождается семя». Архаичная улыбка, этот сияющий лирический светильник, исчезает с лица и вновь появляется там, где таится загадка мужественности.
Мне кажется, я слышу, как вы говорите: «Ах, этот Юкио Мисима похож на Иоганна Иохима Винкельмана в своем гомосексуальном полете фантазии!» Мой гомосексуализм в данном случае ни при чем. Я увидел в куросах Восток – героический, метафизический, сверхъестественный, но находящийся на службе реальной истории.
Я сижу сейчас за столиком в афинском кафе и пишу эти слова, а вы считаете меня сумасшедшим. Да, я действительно неуравновешенный декадент, но надеюсь излечиться от своего недуга с помощью метафизических восточных средств. У меня на коленях лежит эссе Андре Жида о Достоевском, в котором автор цитирует письмо русского писателя. Оно показалось мне поразительным:
Быть счастливым – не означает ли это быть лишенным личности? Неужели спасение лежит в самоуничижении? Нет, я бы сказал, что это далеко не так. Мало того, что не следует предаваться самоуничижению, но человек к тому же должен обладать индивидуальностью даже в большей степени, чем это возможно на Западе. Объяснюсь, чтобы быть уж совсем правильно понятым. Добровольная жертва, которую приносит индивидуум во имя человечества, по моему мнению, является отличительной чертой индивидуальности в ее самом благородном и самом высоком развитии, чертой ее совершенного самообладания… абсолютного выражения воли. Развитая личность, ощущающая свое право быть таковой, отбросившая все страхи, не может использовать себя, не может использоваться другими иначе как для самопожертвования ради других, чтобы эти другие могли стать подобными ей самостоятельными счастливыми личностями. Это – закон Природы, и человечество стремится достичь его.
Достоевский в душе был человеком восточной культуры, настроенным против Запада. Его любовь к человечеству объясняется благоговейным отношением к императору, русскому царю – началу, выражающему трансцендентную личность самого писателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222
– Не надо паниковать, – спокойно сказал доктор Чэттерджи и снова закурил сигарету биди. – Лодочники позаботятся о ней на обратном пути.
Я сделал шаг по направлению к реке, однако доктор Чэттерджи остановил меня:
– Не волнуйтесь, сэр. Посмотрите!
Я взглянул на Матрику. Словно покрытая патиной бронзовая Венера, она, держась за натянутый канат, выходила из воды, кашляя и тяжело дыша. Наклонившись, она подобрала с земли свою сандалию и замахнулась ею на тех, кто хотел помочь ей взобраться на косогор.
Вглядевшись в промокшую насквозь женщину, я вспомнил день, когда впервые увидел ее во дворе дома доктора Чэттерджи. Тогда мне казалось, что предо мной явилась одновременно богиня Кали и Иаиль. Проходя мимо меня, Матрика остановилась и бросила мне:
– Кор.
– Вор, – перевел мне на ухо мой гид. – Она сказала «вор».
Часть 3
МЕЧ
Измена
ГЛАВА 1
ПИСЬМО БАРОНЕССЕ ОМИЁКЕ КЕЙКО.
АПРЕЛЬ 1952 ГОДА
Лимоны стоят в полном цвету. Воспетые Гёте цветки лимона, которые напоминали ему Италию, приветствовали меня на земле Греции. Я удивился, узнав, что деревья лимона колючие. Я хотел вдохнуть аромат цветков и неожиданно укололся. До сих пор у меня немного болит палец. Увы, мою физическую слабость никак не назовешь поэтичной!
Пасхальные звоны отзываются эхом в синем, похожем на металлическое, небе. Благовест византийских колоколов напоминает о доме, о наших буддийских храмах.
Я пишу, сидя в кафе неподалеку от Акрополя. Передо мной блюдо из осьминога и бутылка бренди «Метакса». Впрочем, у меня и без спиртного голова идет кругом. Афины – удручающе провинциальный балканский город. Но надо мной возвышается Акрополь, руины которого являются свидетельством духовного превосходства прошлого над нашим временем. Мне снова кажется, что я нахожусь дома и взираю на окутанную туманами гору Фудзи, которая была свидетельницей легендарной эпохи героев, такой далекой и одновременно близкой. У меня такое чувство, что здесь, в Афинах, заканчивается Европа и начинается Восток.
Несколько дней я провел в музеях Афин и Пирея, безлюдных в эти апрельские дни, когда цветут и благоухают лимоны. Мне было трудно сориентироваться в установленных часах открытия и закрытия этих учреждений. Я постоянно возвращался в Афинский национальный музей, чтобы полюбоваться коллекцией мраморной скульптуры – этими длинноволосыми улыбающимися юношами. Мне сказали, что их называют куросами и что они были выполнены еще в шестом веке до нашей эры, в доклассическую эпоху.
Куросы кажутся мне погруженными в сон фантомами, их руки как будто приклеены к бокам. Они похожи на египетских часовых, застывших в неподвижности в позе мумий. В следующем столетии, в век древнегреческой классики, куросы внезапно очнулись и приняли позы атлетов, изображенных в движении. Но движение и совершенные, анатомически точные пропорции тела лишили классические скульптуры загадочной улыбки куросов, в которой заключалась их тайна. Я сравнивал куросов, которых как будто оживляла их улыбка, с атлетами, чьи идеальные лица казались мне застывшими и невыразительными. Постепенно я понял, в чем дело. Улыбка архаических куросов была сохранена в классической скульптуре, но перемещена с лица и распространена по всему телу.
Я вспомнил сонет Райнера Марии Рильке, в котором он выразил похожую мысль. В своем стихотворении Рильке рассматривает скульптуру архаичного Аполлона: его голова не сохранилась, и все же «в нежном повороте бедер скользит улыбка, которая возвращается к тому центру, где рождается семя». Архаичная улыбка, этот сияющий лирический светильник, исчезает с лица и вновь появляется там, где таится загадка мужественности.
Мне кажется, я слышу, как вы говорите: «Ах, этот Юкио Мисима похож на Иоганна Иохима Винкельмана в своем гомосексуальном полете фантазии!» Мой гомосексуализм в данном случае ни при чем. Я увидел в куросах Восток – героический, метафизический, сверхъестественный, но находящийся на службе реальной истории.
Я сижу сейчас за столиком в афинском кафе и пишу эти слова, а вы считаете меня сумасшедшим. Да, я действительно неуравновешенный декадент, но надеюсь излечиться от своего недуга с помощью метафизических восточных средств. У меня на коленях лежит эссе Андре Жида о Достоевском, в котором автор цитирует письмо русского писателя. Оно показалось мне поразительным:
Быть счастливым – не означает ли это быть лишенным личности? Неужели спасение лежит в самоуничижении? Нет, я бы сказал, что это далеко не так. Мало того, что не следует предаваться самоуничижению, но человек к тому же должен обладать индивидуальностью даже в большей степени, чем это возможно на Западе. Объяснюсь, чтобы быть уж совсем правильно понятым. Добровольная жертва, которую приносит индивидуум во имя человечества, по моему мнению, является отличительной чертой индивидуальности в ее самом благородном и самом высоком развитии, чертой ее совершенного самообладания… абсолютного выражения воли. Развитая личность, ощущающая свое право быть таковой, отбросившая все страхи, не может использовать себя, не может использоваться другими иначе как для самопожертвования ради других, чтобы эти другие могли стать подобными ей самостоятельными счастливыми личностями. Это – закон Природы, и человечество стремится достичь его.
Достоевский в душе был человеком восточной культуры, настроенным против Запада. Его любовь к человечеству объясняется благоговейным отношением к императору, русскому царю – началу, выражающему трансцендентную личность самого писателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222