- Ты должна сделать это, хотя бы так, как сможешь. - Сказал я хрипло.
- Да, - с яростью произнесла она, - ты хочешь устыдить меня не найдя
того, что ищешь. Я надеюсь, ты запомнишь на всю оставшуюся жизнь, что я
сказала тебе. Клянусь тебе, у меня ее нет!
- Я запомню, - пообещал я. Я стряхнул ее руки и снова потянулся к
воротнику ее платья. Я видел, как ужас изобразился на ее лице.
- Подожди! - задыхаясь произнесла она. - Хорошо, я сделаю это. - Она
заколебалась, - только позволь мне.... Только одну вещь вначале, Поль.
Пожалуйста.
- Гарантирую, - сказал я, - я сдержан. В чем дело?
Она протянула руку. Я резко отшатнулся.
- Стоп! Что ты хочешь?
- Только расческу, - сказала она.
- Расческу?
- Расческу из твоего нагрудного карманчика. Дешовую карманную
расческу. Рассмотри ее осторожно, перед тем, как дать мне. Я хочу чтобы ты
избежал неприятности! - ее голос был горек.
Я посмотрел на нее, в эту секунду мне очень хотелось бы знать, что у
нее на уме. Я пожал плечами, вынул расческу из кармана и подал ей.
- Что еще?
- Теперь, - сказала Оливия и повернулась, чтобы посмотреть на Дотти
Даден, - теперь я прошу разрешения расчесать ей волосы.
Мертвая тишина была ответом на ее просьбу. Дотти протестующе воздела
руки к своему позолоченному улью, который венчал ее голову, который любая
глупая женщина-полисмен попросила бы осмотреть, мотивируя это, как
составную часть любого обыска. Да, это было не самой блестящей ночью в
моей жизни.
Оливия, с расческой в руке, сделала шаг к Дотти, но та бросилась к
дверному проему. Я сделал резкий шаг, чтобы удержать ее. Моя раненная нога
подвела меня и я тяжело рухнул рядом с ней. Я понял, что она собиралась
сделать и ухватился за нее, чтобы она не поднесла свою руку ко рту.
Последовали грубые объятия, чтобы отобрать у нее смертельную таблетку.
Затем я с трудом поднялся на ноги и посмотрел на смертельную
маленькую капсулу, зажатую в моей руке, а затем на маленькую девушку в
больничном халате, растрепанную и пыльную и на ее замысловатую прическу,
рассыпавшуюся на неаккуратные пряди и кольца над белым лбом. Она выглядела
теперь значительно старше, не такой аккуратной и притягательной, как
раньше.
Над одним ухом, как экзотическая драгоценность - кусочек металла и
стекла, поблескивал среди вьющихся светлых прядей волос. Она подняла руки
вверх, отыскала ее, сдернула и бросила в меня. Ее цель уклонилась. Я
слышал, как эта вещь стукнулась о бетонный пол, позади меня7
- Я ничего тебе не скажу! - простонала она. - Ты не заставишь меня
говорить!
Они всегда так говорят.

21
Человек по имени Эмиль Тоссиг в Сент-Луисе называл себя Вильям Кан.
Это был пожилой человек с белыми седыми волосами и с приятными коричневыми
глазами. По крайне мере, позже, люди по соседству говорили, что его глаза
смотрели по-доброму. Но я никогда не видел его сам, чтобы составить свое
независимое, от других, суждение. Я находился в семидесяти ярдах позади
него, через улицу, когда он сделал несколько шагов, чтобы подняться в
совой дом, когда, вдруг, упал и умер.
Доктор провел осмотр и сослался на сердечную недостаточность, при
этом старательно избегая упоминать о маленьком отверстии от пули,
находящемся в основании черепа. Карл Кроче был не единственный, кто
пользовался "двадцать вторым" калибром, имевшим ряд преимуществ, перед
другим оружием. Преимущества заключались в том, что на него можно
прикрепить глушитель, а на больших калибрах глушитель действует не так
надежно, как на этом.
После этого множество всяких событий произошло в стране,
тени-прикрытия были идентифицированы другими агентами, для их поимки была
уготована сеть в национальном масштабе, после ухода Тоссига. Несомненно,
те, кто не был выявлен, сбежали, немногие вернулись обратно. Все это
происходило не так гладко и бескровно, как предполагал Вашингтон, даже и
при отсутствии их главаря, но где могло быть иначе? Мне сказали, так же,
были межнациональные суды, решавшие о принадлежности того или иного
человека к этому делу.
Эта часть дела меня не особенно интересовала. Во всяком случае, я
тогда находился в госпитале и лечил инфицированную ногу. Еше одна
характеристика двадцать второго калибра такая, что его маленькие пули
несут на себе смазку и грязь, которая проникает и в рану, а если рана еще
и не смертельна, то это доставляет множество неприятностей. Может быть
поэтому меня не оставляли в покое, как я того хотел. Один джентельмен из
Вашингтона посетил меня, когда я лежал на койке и сказал мне, что я герой
и возможно спас мир или, хотя бы, какую-то его часть. Они образовали
специальный департамент для этого, я думаю. Они называют это
международными отношениями или еще чем-то в этом же духе.
Я хотел сказать этому парню, что бы он отправился во Флориду и
произнес свою хвалебную речь в присутствии леди с ученой степенью по
астрофизике, но это было бы не дипломатично. Так же я удержался от
соблазна спросить его, какого дьявола он думает, что спасена именно часть
мира.
Уже давно наступила весна, когда я снова смог посетить Пенсаколу,
согласно инструкции Мака.
- Леди хочет, чтобы ты подписал какие-то бумаги, - сказал он мне в
Вашингтоне, - я сказал ей, что ты можешь оставаться там сколько тебе
потребуется. Понял?
- Понял.
- Там ты случайно можешь повстречать молодого Брейсуейта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56