Как-то вечером я заметил даму лет пятидесяти, которая под столом резала на ленточки мужскую рубашку; я видел людей, опасавшихся за свои зубные протезы, видел людей, принципиально не евших картошку, видел подавившихся костью, видел чистюль, изучавших ножи и вилки чуть не под микроскопом, видел людей, не выпускавших изо рта зубочистку, и людей, которые с каждым блюдом принимали по пригоршне лекарств. Однажды на моих глазах из сумочки посетительницы высунулась собачка размером с крысу – высунулась и принялась жадно лизать стоявшее перед хозяйкой блюдо жареных кальмаров; в другой раз я видел, как мужчина макает салфетку в свой джин с тоником и чистит ею слуховой аппарат. Между всеми этими любопытными типами проворно сновали раздатчики: невысокие, коренастые, в основном мексиканцы, они не смеялись и не разговаривали, а только подавали на столы поднос за подносом, и лица их – совсем как у рудокопов, добывающих в шахте золото, которое им не достанется, – не выражали ничего, кроме смиренной покорности судьбе.
И еще одно… Если бы вы сидели в зале вечер за вечером, как сидел я, то в конце концов вы бы заметили, что в определенные дни – примерно раз в две недели – Элисон Спаркс проходит через зал, время от времени останавливаясь, чтобы обменяться несколькими словами с теми или иными постоянными клиентами-мужчинами. Именно несколькими словами – буквально двумя или тремя, сопровождавшимися коротким, едва заметным кивком. Каждый из клиентов выглядел весьма довольным тем, что на него пал выбор. За один раз Элисон разговаривала примерно с полутора десятками мужчин, растягивая этот процесс на час или больше, так что заметить закономерность постороннему человеку было не просто, если только – повторюсь – вы подобно мне не ужинали в одиночестве и если вы не ставили перед собой специальной цели следить за Элисон. Признаться, я испытывал что-то вроде ревности каждый раз, когда она наклонялась, чтобы пошептать что-то очередному клиенту, когда ее алые губы оказывались совсем близко от чужой щеки, а темные глаза, настороженно обежав зал, снова устремлялись на счастливца, словно делясь с ним теплом и скрепляя сделку, в чем бы она ни заключалась.
Приближалась полночь, но предупрежденные ею клиенты, казалось, не спешили вставать из-за столиков, хотя счет за ужин был давно подписан и оплачен.
Наконец, незаметно бросив взгляд на часы и сделав последний глоток вина из бокала, они поднимались и чуть ли не крадучись шли по поскрипывающим половицам в конец вестибюля, где находилась неприметная, маленькая, всегда запертая дверь, которую легко можно было принять за дверцу гардероба или чулана. На двери блестела небольшая латунная пластинка; в «особенные» дни за нее оказывалась заткнута желтая карточка с напечатанной на ней лаконичной инструкцией «Пожалуйста, закрывайте дверь». Карточка означала, что дверь отперта, и клиенты один за другим скрывались за ней, не забывая плотно прикрыть за собой дверь.
Мой стол № 17 стоял в стороне от суеты обеденного зала, и ничто не мешало мне наблюдать за их таинственными передвижениями, однако в те не слишком частые дни, когда маленькая дверца в вестибюле открывалась, из нее не вырывалось ни гомона голосов, ни ярких лучей света. Судя по всему, освещение за дверью было самым обычным, но его источник находился много ниже уровня пола. Вошедшие туда клиенты делали шаг влево и вниз, и на несколько мгновений их подбородки и носы освещались идущим снизу светом, а глазницы, напротив, оказывались в глубокой тени, отчего казалось, будто каждый из мужчин только что нацепил резиновую маску, похожую на негатив собственного лица.
Конечно, мне было очень интересно узнать, что происходит там, внизу. Отличаются ли те, кто входил туда, от прочих – тех, что оставались в большом зале и в баре? Если какие-то различия существовали, то заметить их с первого взгляда было трудно или вовсе невозможно.
Со временем я, однако, подметил, что все, кто спускался в нижнюю комнату, были, без сомнения, весьма состоятельны (как я когда-то); кроме того, держались они так, словно вечер для них только начинался, и кроме обильной еды и выпивки имелось еще что-то, что они могли узнать, выиграть, урвать. Моя адвокатская карьера – теперь уже загубленная – достаточно часто сталкивала меня с людьми подобного типа. Казалось, в их слегка расширенных от возбуждения и азарта зрачках светится уверенность, что Манхэттен есть не что иное, как экзистенциальная машина, способная изменять судьбу, – попадает в нее один человек, а выходит совсем другой. Хорошо одетые, слегка покачивающиеся на каблуках, нервно постукивающие по брючине кончиками пальцев, эти люди были исполнены нетерпения; обладая огромными запасами нерастраченной энергии, они всей душой устремлялись к чему-то новому – и к чему-то большему, быть может даже к чему-то более рискованному и опасному. Их желания, однако, никак не соотносились с сексом – во всяком случае, не непосредственно или не в первую очередь. В городе хватало девочек по вызову, стриптизерш, платных сопровождающих, «фей из бара» и прочих (только плати), но многие из тех, кто входил в маленькую дверь, целовали на прощание в вестибюле своих жен и подружек, обещая вернуться домой через несколько часов. Я, однако, не был до конца уверен, что секс здесь действительно ни при чем, ибо несколько раз замечал очаровательную темнокожую женщину без сопровождающего, которая, держа в руке небольшой голубой саквояж, входила в ресторан и, словно по предварительной договоренности, сразу направлялась к деревянной дверце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179