Чего мне было возражать? Тем более, ты же знаешь Борьку? Он мертвого уговорит.
– Короче говоря, – Говорова с силой раздавила окурок о край банки, – он собрал детей со всей округи. Дети, как дети. Гринберг их от лишая лечил, от фурункулеза. Вшей повывели. Две бывшие училки из наших начали их учить уму разуму. Из десятка ребят – только двое читать могли. По слогам, правда, но тут не до жиру. И тут, мать бы ее безымянную так, черт принес эту девчонку. Мне она сразу не глянулась – на кошку бесшерстную похожа чем-то. У моей соседки до Потопа жила такая – египтянка, кажется.
– Ну, ты уж не преувеличивай, – попросил Красавицкий, – волосы у нее были.
– Я не сказала, что волос не было. Знаешь, Сергеев – в движении это было, в грации ее. Вот такая вот дистрофичная лысая кошка с хвостом, как у крысы, только длиннее. Погладить противно, и все про себя думаешь, кто это ж так тебя обстриг, милая? Мне бы на татуировки глянуть – мужики, понятно, стесняются. Ей лет четырнадцать – пятнадцать, как она говорит, а формы уже на все двадцать пять – какие уж тут мужики на осмотре!
Она покачала головой, нашла в кармане пачку сигарет, вытряхнула оттуда одну и прикурила от зажигалки, сделанной из гильзы автоматного патрона.
– Она была, – спросил Сергеев, косясь на внимательно прислушивающегося к разговору Молчуна, голова которого торчала из соседней бочки, – дитя Капища?
Красавицкий глубоко вздохнул и развел руками в стороны.
– Точно, – сказала Говорова. – Бинго, Сергеев!
– Ты много куришь, Ира, – внезапно строго заявил Тимур, глядя на Говорову.
Ирина Константиновна хрипловато рассмеялась и, прищурившись, с иронией посмотрела на Красавицкого через сизый табачный дымок.
– Мне рака бояться? Или эмфиземы легких? Ты, Тимурчик, выбери мне смертушку, и я буду знать, чего бояться. А так – на хера мне это счастье? Того бойся, сего бойся… Мы с тобой троих на этой неделе похоронили. И еще пара на подходе. Завтра подхвачу лихорадку – и в дамки. А там не курят. Антибиотики нам нужны, Миша, – она повернулась к Сергееву и продолжила. – Новые нужны, годные. На старые – уже ни одна хрень не реагирует.
– Мутагенность страшная, – подтвердил Красавицкий. – А что ты хотел при таком уровне радиации?
Сергеев от микробов не хотел ничего. Только чтобы его с Молчуном они не трогали. Но он понимал, что важнее работы для этих четверых врачей ничего нет, и думают они о проблемах Госпиталя днем и ночью. Когда закончится перевязочный материал? Что с нитками? Сколько йода осталось? А антибиотиков? Они могли говорить об этом до бесконечности – Сергеев не раз и не два слушал такие вот, стихийно возникающие оперативки. На какую бы тему не шел разговор, он неизменно сворачивал на профессиональные интересы.
– Ну, в общем, – Говорова вздохнула, глубоко, словно продувала легкие перед погружением, – кто такие дети Капища ты и без меня знаешь. И для чего их в мир посылают – тоже. У нас неприятности начались через пару недель, только мы, к сожалению, их не сразу заметили. И не до того было, и, если честно, Миша, наверное, расслабились.
Кто такие Дети Капища и для чего Жрецы рассылали их в разные стороны, Сергеев знал не понаслышке. Когда на Севере начали только появляться слухи об идолопоклонниках – такие смутные слухи, ничего конкретного, просто кто-то что-то видел, что-то слышал или беседовал с тем, кто видел и слышал, Михаил поставил для себя жирную отметку в памяти. Не то, чтобы сразу поверил в человеческие жертвоприношения, в грубо вырубленных деревянных и каменных идолов, с губами, вымазанными человеческой кровью и ожерельями из внутренностей и зубов на шее – отдавало это все бульварщиной и мракобесием, даже с учетом той жути, которая творилась на Ничьей Земле со времен Потопа.
Сергеев был достаточно скептичен, для того, чтобы воспринимать, как правду все то, о чем говорили в поселениях. Ничего сверхъестественного в Зоне не творилось, а все, что принимали за нечто фантастическое, на деле оказывалось вполне объяснимым с точки зрения банального материализма.
Сергеев всегда был твердо уверен, что за любой пакостью, которая может случиться или уже случилась в мире, стоят люди или последствия человеческой деятельности, а не вселенские темные силы, и пока ни разу не ошибся. В смутное время всегда появляется огромное количество кликуш, жуликов-чудотворцев, разных там экстрасенсов и представителей новых церквей. В принципе, его старый знакомец Равви Бондарев использовал то же самый трюк – предоставив нуждающимся кров, защиту сообщества и объединил их под знаменами старой, как мир, но мало популярной в здешних местах религии.
Причем исказил он ее постулаты под свои потребности, так, что любого правоверного иудея хватил бы удар от полковничьих тезисов и сентенций. Но действия Бондарева, для его людей и в целом для ЗСВ, были со знаком «плюс» – тут сомнений не было. А вот то, что делали Жрецы Капища… Тут вопрос был посложнее.
Сергеев разбирался в язычестве, как всем известное животное в апельсинах – ну, не было у него в жизни такого интереса, хотя невеждой он не был. И специфика работы, и самолюбие быть неучем не позволяли.
Услышав о творящихся на Севере делах, он по старой привычке попытался накопать хотя бы немного информации о виновниках происходящего. И тут же столкнулся с проблемой. Если об иудаизме, который выбрал для организации общины Бондарев, знали, пусть в общих чертах, достаточное количество людей, то о язычестве, проповедуемом Капищем – почти никто.
Многобожие, отсутствие догмы и священных текстов, всевластные волхвы и жрецы. Общие фразы о великом славянском искуплении, о жертвенности, о чувстве вины за многолетнее поклонение чужим Богам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17