– Я опосля, мужики, дома, – ответил Соленый, явно не желая усаживаться за общий стол. – Машины проверить надо.
К слову заметить, бригадир всячески избегал хмельных компаний, в которых после кружки-другой непременно начинались разговоры за жизнь, воспоминания о прошлом и, что самое неприятное, расспросы типа «а как там, в Тырме?», «а че-то ты молодо глянешься для своих годов?» и всего такого прочего. Вот и теперь отказал, сославшись на проверку станков. Домой, а Соленый временно квартировал в избе сельсовета, не уходил с лесопилки до тех пор, пока мужики не упьются. Кто к жонкам на печку, кто в подсобке под стол – их дело. Главное – убедиться, что все дошли до кондиции. Так спокойнее.
Оградить их от пьянства он не мог. Все без исключения коренные народности Севера и Сибири знамениты и грешны именно этим недугом, безжалостно сводящим на нет их древние генеалогические ветви. Позорный ход истории, взявший начало еще с позапрошлого века, когда посланники царя-батюшки выменивали у аборигенов десяток бесценного соболя на бочку водки стоимостью в двугривенный, не миновал и двадцатый век. В том же Ургале каждый пятый младенец рождался на свет дебилом, а каждый шестой умирал на первых неделях жизни. И к этому уже все привыкли.
Пьянка в подсобке стремительно набирала обороты. Мужики расшумелись, мечтая о том, как вскоре разбогатеют и заживут «не хужача в тех Москвах!»…
– Да брось-кась ты, Платон Игнатьич! – настаивал Савелий. – Ходи к нам за общий стол! Али брезговашь?..
– Не приставай, – беззлобно огрызнулся Соленый. – Некогда.
– Ох-ох-ох! – хмельно выкрикнул вдруг Савелий. – Некогда яму! Брезговашь, так и кажи. В инженера заделался, нос задрал. А сам-тить хтой? Промысловой Охотник или рыбак, живущий промыслом (местн парен.).

– велика птица!
– Охолони, Савелий, – принялся его успокаивать кто-то из мужиков, сидящих за столом. – Не дергай бригадира. Пьешь – и пей себе.
– А ты меня не зачапляй! – взвился неугомонный. – Ну кажи, хтой ён таков супротив нас, робяты? Да ён каторжный! Врагом народа на Соловки ходил, а таперь тута верховодить! Можа, ён и до сих пор враг?..
Гомон поутих. Из местных с Савелием никто старался не спорить. У того язык что бритва. И всем известно, коль понесло его – уже не остановишь.
Тут в подсобку ввалился Соленый. И лицо его не предвещало ничего хорошего. Воцарилась тишина, которую принято называть гробовой.
– Ну че зенки выпучил? – вякнул Савелий, от пары кружек выпитого потерявший всякую осторожность. – Я завсегда правду-матку говорю! Хтой ты, кажи людям?
– Молчал бы ты, дурак, – только и произнес Соленый, сжимая свои кулаки-кувалды. Огромного труда ему стоило сдерживать себя. Внутри так все и кипело. Хотелось одним ударом размозжить череп сварливому придурку, чтоб навсегда избавить себя от его длинного языка.
– Я – дурак?! – взвизгнул Савелий. – А ты – сука лагерная!
У Соленого помутилось в голове. Такого оскорбления он простить мужику не мог. Понятия зоны навечно зарубились в его сознании, как в мозгах верующего «Отче наш». И слово «сука», ставшее во всех колониях страны именем нарицательным, резануло слух беглого зека раскаленной добела бритвой.
– А ну иди сюда, паскудыш! – дико заревел бригадир и сгреб Савелия в охапку. Да так, что у того затрещали кости.
Мужики повскакивали со своих мест и бросились их разнимать.
– Охолони, Савелий!..
– Платон Игнатьич! Брось-кась ты его!
– Да дурак – ён и есть дурак! Чё с его за-мать-тить? Взять (местн. наречие).


В пылу потасовки стол перевернули, табуреты попереломали, еду и выпивку затоптали ногами. Но никто на это не обращал внимания. Важно было выдрать перепугавшегося до смерти Савелия из железных лапищ бригадира, который готов был задушить неосмотрительного в своей наглости ур-гальца.
– Па-а-ашли во-он, сявки драные!!! – орал Соленый и продолжал душить зарвавшегося работягу.
Лицо Савелия уже посинело, глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит, а руки и ноги мелко затряслись в предсмертных конвульсиях. Мужики висли на руках Соленого, тянули его за волосы и даже били, чтобы отвлечь на себя внимание и ярость. Но – ничего не помогало.
Неукротимая дикая сила перла из бригадира. Похоже, Савелий был приговорен отдать Богу душу.
Один из работяг бросился из подсобки в цех и вскоре вернулся оттуда, держа в руках увесистую дубину. Он, как мог, растолкал односельчан, пробираясь к Соленому, а затем со всего маху саданул того дубиной по спине.
Толпа ухнула от удивления, потому что бригадир не обратил на удар никакого внимания. Словно и не били его. А изо рта Савелия уже показалась розовая пена. Жить ему оставалось совсем недолго.
Замахнувшись второй раз, мужик приложился уже по голове Соленого. И лишь тогда, потеряв сознание, Тот рухнул на засыпанный опилками пол. Рядом с ним повалилось и тело Савелия.
Оба они были без чувств. Но тому и другому плеснули в рот чудом сохранившиеся остатки самогона из опрокинутого алюминиевого бидона. Соленый лишь вяло мотнул головой. Савелий глубоко закашлялся, выхаркивая из легких зеленоватую слизь, разомкнул набухшие веки, но ничего и не видел, а только ошалело поводил налитыми кровью глазами.
– Живы, скаженные! – радостно высказался один из работяг.
– Уф-ф! Напужали донельзя… – с облегчением сказал другой.
Соленый еще был в беспамятстве, когда Савелий окончательно оклемался. Он присел на полу и долго тер отдавленное горло. Потом хрипло попросил:
– Брусниковой Брусничный самогон (местн, наречие).

…
С донышка бидона ему нацедили немного в кружку. Этого хватило, чтобы побитому полегчало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123