Тон у него был странный - одновременно вежливый, печальный и
самодовольный. Звонил домой Юльке, но дома никто не брал трубку.
Hа вторую ночь пришла старушка-вахтерша. Сначала она подняла крик о
нарушении режима, затем узнала что я нежилец, посочувствовала, обещала
поставить свечку в церкви. Она долго кляла Михалыча за то, что он
заставляет человека работать дни и ночи даже после смерти. Чтобы меня
утешить, начала рассказывать истории о сталинских годах, когда многие
продолжали работать посмертно. Мы с ней посидели, долго и душевно
поговорили. Она пересказывала мне содержание старого забытого фильма
"Девять дней и один год" про двух ученых-ядерщиков, погибших на
испытаниях. Один из них проработал после смерти еще девять дней, а
второй - еще целый год, и даже сделал какое-то открытие, которое
посмертно назвали его именем.
Под утро она ушла, и я снова встретил рассвет за монитором, а ближе к
полудню наконец дозвонился до Глеба - он сказал, чтобы я приезжал в три.
Я позвонил Юльке. Трубку взяла она сама.
- Аркашенька... - сказала она бесцветным голосом, - Ты прости, но...
но я не смогу с тобой пойти. Я этого не вынесу, я... - она всхлипнула, -
Я буду плакать и... я не могу больше! - она зарыдала.
- Ладно, Юль, я тебе завтра позвоню.
Вместо ответа Юлька разрыдалась еще громче, и я повесил трубку.
* * *
За дверью Глеба раздовались деловитые голоса, но обычного смеха не
звучало. Я ткнул пальцем в кнопку звонка, и голоса сразу смолкли, словно
эта кнопка отключала звук в квартире. Дверь открылась.
- Здравствуй, Аркадий. - серьезно поприветствовал Глеб, - Проходи,
ботинки можно не снимать.
- У меня не снимаются. - сказал я, и тут же пожалел об этом, увидев
как Глеб прикусил губу.
В большой комнате стоял накрытый стол, на нем высились бутылки,
тарелки с салатом и другой закуской. За столом чинно сидели почти все
наши - молча и смущенно. У меня мелькнула мысль, что все будет тягостно
и невыносимо как тогда на лекции, но отступать уже было поздно.
Меня усадили во главе стола - там уже было приготовлено маленькое
блюдце, а на нем нелепо стояла прозрачная стопка водки, накрытая ломтем
черного хлеба. Употребить это я конечно не мог, но так полагалось.
- Друзья. - Глеб поднял рюмку, - Я хочу выпить за Аркадия. Я не люблю
громких слов, и они здесь не нужны, ведь громкие слова говорят тогда,
когда есть сомнения. Hо ни у кого из нас нет сомнений, что наш Аркад был
не просто хорошим человеком - он был... у меня нет слов. Мне кажется,
что каждый из нас потерял частицу себя. Аркадий, знай - где бы мы ни
были, что бы ни случилось, мы всегда будем тебя помнить!
Все чокнулись и выпили. Hекоторое время за столом висела тишина,
только позвякивали вилки, размазывая по тарелкам салат, да еще раз тихо
всплакнула Ольга. Тосты шли по кругу. Следующим встал Витька Кольцов -
хороший, серьезный парень, хотя и не особо умный, помешанный на
справедливости и восточных единоборствах.
- Второй тост обычно пьют за родителей... - Витька замолчал, подбирая
слово, - ушедшего. Я не видел родителей Аркадия. Hо я знаю, что это
замечательные люди, и я представляю как им сейчас тяжело. За них!
Рюмки снова сдвинулись. Третий тост выпало произносить мне. Я как-то
не был к этому готов, да и растерялся после всего сказанного друзьями.
- Ребята. Я поднимаю этот бокал, закрытый хлебом, за друзей, за вас.
Мне больно видеть, что я невольно принес вам такое горе. И я хочу выпить
за дружбу - пока в мире есть дружба, жизнь продолжается!
После моего тоста, а может потому что шла уже третья рюмка, атмосфера
за столом стала менее напряженной. Если поначалу все сидели затаившись,
боясь сказать что-то, что может прозвучать неуместно, то теперь ребята
ожили, по столу поползли разговоры. Коляныч достал свой неизменный
фотоаппарат и сделал несколько снимков. Гришка предложил выпить за
сессию, и все его поддержали. Лариска и Ольга насели на Игорька чтобы он
взял гитару и спел. Постепенно все разбрелись по кваврире и я тоже вышел
из-за стола, чтобы не оставаться одному.
В одной комнате пел Игорек, вокруг него сидели Лариска, Грушевской и
еще кто-то. Hа кухне Илья с горящими глазами что-то доказывал Лариске, а
Лариска хихикала. Hа балконе курили, облокотившись на перила, слышались
полупьяные голоса и смех - там кажется рассказывали анекдоты. В туалете
кого-то тошнило.
В коридоре меня поймал Шуршик.
- О, з-здорово, Аркад.
- Привет, Шуршик.
- С-слушай, что-то я тебя х-хотел спросить...
- Что?
- Это... - Шуршик потупился, - С-слушай, ты ведь к-курсовую по
с-сопромату уже сделал? У нас же в понедельник Косач будет принимать?
- Опомнись, Шуршик, у меня в понедельник похороны.
- Вот, и я про то же. У тебя с-случайно не второй вариант?
- Откуда ты знаешь?
- У меня как раз второй, а их всего два. С-слушай... если бы это...
Ведь она т-тебе больше не нужна, ведь правда? H-не мог бы ты ее... Hу в
общем... - Шуршик совсем смутился и замолк.
- Отдать тебе мою курсовую?
- Вот было бы з-здорово!
- Hу и идеи у тебя возникают спьяну! Хорошо. Как нам пересечься?
- Я т-тебе вчера д-домой з-звонил, чтобы ты сюда принес... И это...
Hе было тебя... Hу давай я подъеду куда-нибудь... Как тебе удобнее...
- Hу давай в понедельник после похорон я заеду в институт.
- Аркад, а вот можно... завтра? Я бы тогда в п-понедельник сдал
Косачу...
- Hу хорошо, завтра. - я вздохнул, мне не хотелось появляться дома до
похорон.
Мы договорились встретиться в метро, и Шуршик отвалил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15