Он не дал ему классического имени Надежды или Спасения, или имени кого-нибудь из близких, или имени кого-нибудь из сильных. Он назвал его звучным якутским словом. Почему? Это было его тайной.
Человек не вернулся в Петербург, он вернулся уже в Петроград. Это было долгое возвращение через скитание по дорогам Америки, поденщину на фермах Флориды и католические церкви Франции. Человек вернулся, чтобы читать лекции по атеизму. Его лекции собирали тысячи слушателей в голодном Петрограде.
Обо всем этом мы узнали совершенно случайно, из крохотной детской книжки, выпущенной издательством "Красный рабочий" в 1927 году. Мы искали в архивах и памяти знатоков происхождение якутского названия озера и натолкнулись на странную до невероятности человеческую судьбу.
- Сволочь был каюр, - резюмировал Валька.
- Стоило такого кругаля из-за бога давать, - сплюнул Гришка.
- Раньше людям было гораздо труднее разобраться,- назидательство заметил Виктор.
- Сволочь был каюр, - повторил Валька.
Драмы
Гришка Отрепьев сбежал. Прямо удрал посреди ночи, как бежит от цепей невольник. Хоть посылай за ним свору свирепых плантаторов с собаками.
Утром Виктор нашел в палатке записку: "Не надо мне вашей зарплаты, ребята. Жизнь эта не для меня. Сами ешьте гагару. Тундру я знаю, можете не искать. Пока. Григорий".
Мишка возится в палатке с продуктами.
- Продукты он взял? - спрашивает Виктор.
- Дней на пять, - глухо доносится из-за парусины. Плоскость делится на триста шестьдесят градусов. По которому градусу двинулся Гришка? Бредет, бредет где-то сейчас одинокий человек, неизвестно куда, неизвестно отчего.
А если он не выйдет к людям? А если закрутит тундра одинокого человека? Виктор бесстрастен, как монгольский хан. Проклятый лепидолит изматывает его душу. Мы это видим. Но сегодня не до лепидолита. Гришка, Гришка! Разве нельзя было уйти открыто? Что-то мешало тебе, Гришка, взглянуть в наши глаза перед уходом.
Виктор бесстрастен, как монгольский хан. Мы томительно долго собираемся в маршрут, мы тянем время. Что-то надо решать. Где-то бредет одинокий человек. Низкая пелена облаков нависла над серой равниной. Накрапывает дождик. Надо решать.
- В конце концов, я не нанимал его через отдел кадров, - говорит Виктор.
А если тундра закружит человека...
- В конце концов, я геолог, я не воспитатель рвачей.
Манная крупа чукотского дождика серебрит наши волосы.
- Расходимся по маршрутам! - приказывает Виктор.
Расходимся, значит, по маршрутам. Металлогения требует жертв. Хорошо!
Мы с Лехой возвращаемся из маршрута первые. Потом приходят Мишка с Валентином. Рабочие кадры держат себя молчаливо. Виктора нет. Ночь потихоньку заглатывает тундру. Мы рвем крохотные кустики полярной березки. Они отчаянно цепляются за жизнь и за землю. Мишка поливает березку керосином, разводит костер. Дальше она уже горит сама. Мы сидим в неровном кругу пламени, темнота сжимает нас, как камера-одиночка. Виктора нет.
Все, как по уговору, - ни слова о Гришке. Был человек и вдруг исчез. Испарился.
Лохматое небо все ниже и ниже падает на костер. Немытыми стеклами синеют сквозь тучи прорывы. Одиноко вопит гагара.
- Клади больше, - говорит Мишка и снова уходит рвать березку. Он носит ее прямо охапками. Костер среди тундры торчит, как одинокий маяк. Маяк в океане кочек.
Виктор выплывает из темноты и устало садится у огня.
- Спасибо за костер, - говорит он. - Блуждал бы я, как лунатик.
- Я боюсь за того чудака, - сказал Мишка. - Неизвестно, что с ним может случиться. Надо выбраться до рации, вызвать самолет.
Виктор молчит. Выбраться до рации - это значит идти к югу залива, где стоянка охотников. Потом на их вельботе переплыть залив - поселок на той стороне. Десяток потерянных дней.
Виктор ничего не отвечает Мишке. После ужина мы молча залазим в мешки. Одинокая фигура сидит у костра. Это Мишка. Сквозь сон я слышу, как он снова уходит рвать березку. "Интересно, - думаю я, - людей, как и букашек, тянет в темноте на огонь".
- Старина! - слышу я голос Виктора. - Разбуди меня, если проснешься рано. Сегодня мне не хватило времени в маршруте.
- Хорошо.
Я вижу во сне Ленку. Она купается в каком-то странном фиолетовом море. Я вижу ее знакомое до каждой черточки тело. Мне хочется подойти к ней и поцеловать мокрые завитки волос на затылке, положить руку на тонкую спину. Но Ленка уплывает. "Очень ты боишься красного света!" - кричит она издали голосом Сергея Сер-геича. От этой чепухи я просыпаюсь. За палаткой голоса. Что за чертовщина?
У костра сидят двое: Мишка и Лжедимитрий III собственной персоной.
- Дура ты дура, - слышу я Мишкин голос. - Большой, длинноногий, но глупый до невозможности. Они не замечают меня.
- Ну разве я не прав? - говорит Гришка. - За сто двадцать целковых такая мука. Без дома, без кино, голодуха. Даже рыба, говорят, понимает, где лучше.
- Что же вернулся?
- Ну ты пойми. Я ведь тоже соображаю. Я сразу не ушел, держался тут поблизости. Думаю, пойдут искать, надо будет объявиться. Не пошли. Ах так, думаю. Наплевать вам на Гришку Отрепьева. Решил в эту ночь уходить. Смотрю костер. Ночь уже. Думаю: сидят сейчас у костра ребята и решают, какая это сволочь Гришка. Голодали, думают, вместе. Рвач Гришка. Вместо совести длинный рубль. А костер все горит. Ты пойми меня. Я долго ждал, а он все горит... Понимаешь?
- Так ты же соображай не как рыба. Я тихо ретируюсь в палатку.
- Уже пора? - вскидывается в мешке Виктор.
- Темно еще, - говорю я. - Гришка вернулся.
- Тем лучше, - сухо говорит Виктор. - Я, пожалуй, встану. Не буди ребят, я пойду в маршрут в одиночку.
Тундра все больше и больше приобретает цвет спелого лимона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15