Не знали, что на последнем пределе им попадется несколько досок, сорванных кем-то с обшивки тракторных саней, и они уснут на этих досках, положив под голову ненавистные чемоданы. Не знали, что апрельское солнце во сне сожжет им лица, и голова будет жестоко гудеть от такого сна. Они не знали тундровой дороги и не знали, как усталость превращается в конце концов в ненависть к дороге, к усталости и к себе.
Не знали, что, когда ненависть начнет переходить в жалость и страх, они увидят черную ленту трассы, и попутный шофер молча откроет им дверцу.
3
В жизни Сашки Канаева имелось обстоятельство, которое он скрывал даже от Муханова.
Началось с того, что его выгнали со второго курса библиотечного института. Выгнали за то, что он три дня прогулял на дне рождения брата Семы. Выгнали не за прогул, а за то, что он явился на лекцию прямо со дня рождения, не совсем четко владея памятью и рассудком. Строгий пушкинист Кандыбин это легко заметил, и Саньку выставили даже без назидательной беседы в деканате.
Брат Сема работал экспедитором – развозил трикотаж по московским магазинам. Оттого, что он ухитрялся развозить самый модный товар – в то время это был нейлон и разные безразмерные чулки-носки, – у него водились щедрые деньги. А оттого, что он был обаятелен и далеко не глуп, ему вообще хорошо жилось на свете.
Бизнес брата Семы казался простым и безгрешным, как сказка. Он только получал партию модного товара и привозил его в магазин. Но если при выходе из магазина он не находил в карманах халата установленной суммы, магазин мог ждать этого товара до судного дня. А магазину нужен план, нужны премиальные. Он не брал взятку, просто ему всовывали ее в карман самым подлым образом, неизвестно кто.
Брат любил Саньку – щедро снабжал деньгами, одевал на год впереди общей моды и спас, когда Саньку выгнали из института.
– Не горюй. Гранит науки зубы портит, – так сказал он.
И Санька стал работать продавцом в магазине «Радиотовары». Рядом с ним работал Володя – веселый аристократ. Изредка из-за стеклянной дверцы выходил Пал Давыдыч – серьезный человек со странной растительностью на голове: вся передняя половина черепа у него была гола, как полированная кость, и потом на линии ушей резко, как по линейке, начиналась волосяная густота.
Работа в магазине понравилась Саньке. У входа размещалась радиотолкучка. Там торговали полупроводниками, дефицитными «желудями», импортными транзисторами для доверчивых. Забегали ошалевшие от поисков радиолюбители. Кто потолковее, быстро находил общий язык с Володей, веселым аристократом. Тот умел со снисходительным изяществом выдать пакетик и столь же изящным жестом спрятать в карман гонорар.
Первый раз Канаев стал жуликом, когда в магазин привезли приемники «Рекорд». Эти нелепые с виду, но дешевые и надежные в работе коробки провинция брала нарасхват. Магазин находился недалеко от вокзала. План операции разработал все тот же Володя. Истомившийся покупатель радостно тыкал пальцем в приемник: «Продается! Выпишите!» Санька сухо говорил: «Неисправен». Он не врал, так как утром собственноручно разбил в приемнике одну лампу, после чего тот годился только для прокручивания пластинок. Покупатель начинал канючить. Саня выразительно намекал: «Могу починить». После этого только оставалось опуститься под прилавок, посидеть там пару минут и вынуть другой приемник – исправный. Сказочно просто. Точь-в-точь, как у брата Семы.
Вечером в полутемном складском коридоре его остановил директор Пал Давыдыч и спросил: «Ну как?» И улыбнулся мертвой улыбкой. От этой гримасы доброжелательного мертвеца у Саньки мурашки пошли по коже.
О моральной стороне жульничества Санька скоро перестал думать.
– Налог на людскую глупость, – так сказал математик жизни брат Сема.
Страх был. Он остался с той самой минуты в полутемном коридоре. Он проходил вечером, когда Санька встречал у выхода из магазина плечистую фигуру старшего Канаева. Они шли по вечерней Москве, свободные, как боги, и были богаты, как боги, на этот вечер. Санька чувствовал надежную уверенность, когда рядом был старший брат: каменная стена в элегантном костюме. Они искали настроение минуты, которое подскажет им, как провести этот вечер.
К весне стало хуже. Просто неизвестное десятое чувство подсказывало, что стало хуже. Без всяких видимых причин. Они много пили в то время. Почему-то каждый вечер настроение минуты подсказывало им выпить. По утрам Саньку смешила обывательская, банальная, коридорная истина его жизни: «Раз торгуешь – значит, воруешь, раз воруешь – значит, пьешь».
Брат Сема недаром считался отчетливым мужиком. В один из вечеров он не повел Саньку в ресторанную помпу, а они просто пошли по улицам, прошли по Каланчевке к скверику, где от нарисованных тушью деревьев шел тревожный весенний запах. По дороге они взяли в гастрономе бутылку водки. Брат Сема кивнул на заведение с надписью «Буфет». В буфете было пусто. Только в углу сидели два охотника с рюкзаками и зачехленными ружьями, с помятыми от лесных ночевок лицами. Они вдумчиво обсуждали двустволку какого-то Федора.
Брат Сема повернулся к Саньке:
– Ну?
– Плохо, – сказал Санька. Буфетчица принесла им чистые стаканы и по бутерброду с краковской колбасой.
– Все просто, Саня, – сказал брат Сема. – Чтобы жить, нужен рубль. У умного есть безопасный рубль. У жадного есть впереди тюрьма. Ты этого боишься?
– Боюсь, – сознался Санька. – Сегодня с Володькой магнитофоны сбывали, даже руки тряслись, до чего я боялся.
– Мне наплевать, кем я буду в десятом перерождении, – сказал брат Сема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27