Иногда, исполняя вариации на определенную тему — а это он делал часто,— Гаспар вставлял между двумя секвенциями какой-нибудь народной песни несколько тактов из «Интернационала», а потом говорил, лукаво подмигивая: «Настанет день, когда эти две мелодии зазвучат в унисон». Как-то вечером, между румбой и болеро, я заявил, что говорить о построении социализма на Кубе, по-видимому, трудно, учитывая отсталость нашего крестьянства, ведь известно, сколько у нас неграмотных и т. д., и т. д. И тогда Гаспар Бланко вспомнил слова Ленина, которые поразили меня, о том, что, если бы социализм можно было осуществить только тогда, когда это позволит умственное развитие народных масс, тогда мы не увидим социализма и через пятьсот лет. «Когда он это сказал?» — спросил я; мне хотелось проверить, действительно ли Гаспар так хорошо все знает. «По-моему, в 1917 году; тогда положение в России было такое же, как в половине стран Латинской или, вернее, мулатской Америки»,— и Гаспар ткнул себя пальцем в щеку. «Где ты это прочел?» — «В книге «Десять дней, которые потрясли мир». Ее написал один американец-социалист, он похоронен на Красной площади. Тебе надо прочесть эту книгу... Сюда, в кабаре, приходит иногда ночью один книгоноша, торгует открытками, так вот у него...» — «А теперь послушай, сыграю «Мама Инее». Увидишь, чего я достиг. Куда Армстронгу!» И Гаспар положил пальцы на клапаны своей трубы, которую только что протер замшевой тряпочкой, тщательно, нежно, будто мать, причесывающая любимое дитя... Однажды вечером я отправился в «Кубинскую Хижину». Неожиданно начался сильный снегопад, было еще тепло, снег тут же таял, скользкая грязь покрыла тротуары; мерзли ноги. В кабаре почти никого не было. Обнималась в углу парочка, одинокий пьяница дремал над недопитым стаканом; музыканты, пользуясь свободным временем, репетировали новый номер — кажется, «Негр Бембон» Элисео Гренета, долго импровизировали, искали на ощупь, старались извлечь все что можно из каждого инструмента. Ударник Баррето воодушевился, он руководил репетицией, сопровождал соло фортепиано или кларнета бешеными очередями на литаврах и бонго. Я сел на табурет перед баром и тут заметил молодую женщину с очень белой кожей и очень черными волосами; она что-то писала на листе бумаги, ( «арательно и нетвердо, будто ребенок, вычеркивала, снова писала, брала следующий лист, лицо ее то выражало уверенность, к) сомнение, то недовольство. Иногда она застывала, подняв карандаш, прислушивалась, покачивала головой, с досадой вычеркивала написанное и снова писала какие-то крючки, скобки, шаки. Я заглянул в ее бумаги. Девушка, по-видимому, записывала музыку — я увидел ноты, перечеркнутые палочками, кажется, их называют восьмушками. Однако, насколько мне известно, музыку записывают на пяти линейках («пентаграмма», так, как будто), а эта странная посетительница писала на одной, изредка на двух, и все ноты стояли у нее рядом. Иногда она вставала, подходила к эстраде, смотрела внимательно на Баррето и снова возвращалась к своим бумагам, грызла карандаш. Я знал: одиноких женщин в «Хижину» не пускают, разве что тех, кого знают давно. «Студентка она или учительница, что ли,— сказал бармен.— Попросилась у хозяина записать, что играют. Два часа уже идит. Серьезная вроде. Так что ты лучше не подсыпайся...» Вскоре между нами завязался разговор. Она из Германии. В Париже совсем недавно, изучает музыку, чтобы потом преподавать. Увлекается методикой Далькроза, считает, что ударные инструменты, азиатские или американские, призваны сыграть решающую роль в изменении наших представлений о ритме, в них таятся новые ресурсы и их следовало бы включить в группу ударных симфонического оркестра, которая не изменялась со времен «Трактата об инструментовке» Берлиоза (об этой книге, если говорить откровенно, я не имел ни малейшего представления). Она хочет изучить ударные инструменты, их возможности, и вот пытается зафиксировать ритмы кубинской музыки, а это, надо признаться, ужасно трудно: «Понимаете, между тем, что записываешь, и тем, что слышишь, есть еще что-то неуловимое; какое-то dejalage, гениальный сдвиг, вносимый исполнителем. Вот его-то я и пытаюсь схватить, но ничего не выходит...» И она снова принялась писать, зачеркивать и опять писать. «Учтите также, что они импровизируют»,— сказал я. «Ну, да. Хорошо бы, конечно, поработать с пластинками. С настоящими, записанными на Кубе. Здесь таких не достать. А в Германии, какие были, теперь больше не продаются, запретили».— «Почему?»—-«Зачем спрашивать?» У меня великолепные пластинки: «Гаванский секстет», дансоны Анкерманна и Антонио Ромеу, песни Синдо Гарая. Если она хочет послушать... Она согласилась и пришла ко мне на следующий день в сумерки с целой горой разлинованных тетрадок и с метрономом, который водрузила на мой чертежный стол, сдвинув в сторону угольники, циркули и чашечку с водой для акварели. Я угостил ее настоящим кубинским ромом; она выпила рюмку, «чтобы войти в атмосферу», и в течение трех часов заставляла меня ставить пластинки все снова и снова; упорная, настойчивая, сидела и писала непонятные знаки то черными, то красными чернилами. «Черными я пишу ноты, входящие в такт,— объяснила она,— красными — те, что за тактом». А я смотрел, как она работает, и испытывал небывалое чувство тихого удовлетворения, спокойствия, уверенности. Здесь, в своей квартире, среди этой мебели, в этих стенах я всегда ощущал себя как бы гостем, чужим; приходил сюда, только чтобы отдохнуть — по возможности ненадолго, словно в гостиницу. Я избегал одиноких вечеров, под сиротливо горящей лампой, шел в ближайшее кафе и там дожидался ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169