Хотя – видел ее однажды, если это называется видеть, добрый мой друг. Она была от меня на расстоянии… как вон тот чинар. Я, собственно, видел лишь ее спину в лазорево-красном шелке. Она легкая, как пушинка. Взлетела в седло, лишь чуть коснувшись ногой принесенной ей скамеечки. Совсем молоденькая, и вовсе не так толста, как говорят. А лицо ее на таком расстоянии я так и не рассмотрел. Видел, как сверкали камни в шпильке над прической, еще видел круп лошади и двух дам – одну с веером на длинной ручке, другую с мухобойкой.
Маниах, что делаешь ты здесь, если волшебники твоей новой страны продали тебе секрет вечной молодости? Посмотри, Сабит, он единственный из нас совсем не изменился. Все как мальчик, да? И это человек, который уже не менее восьми раз прошел по Пути, через каменные голодные пустыни, снежные перевалы, русла предательских рек! У тебя же до сих пор глаза ребенка! Делись секретом, великий торговец.
О, секрет вечной молодости очень прост, моя дорогая (какой позор, как же ее зовут – не могу вспомнить): берется семя взрослеющего жеребенка… для чего подводят к нему молодую лошадку задницей вперед… нет, не надо обливать меня вином, оно, должно быть, слишком хорошо для этого – кстати, я его сейчас попробую… так вот, и этот жеребенок…
Маниах из дома Маниахов, что делаешь ты здесь, если, как мы слышали, тебе нет равных в закупках лучшего шелка? Ты овеян славой, Нанидат, вот паршивец. А ты знаешь, что твой отец приходил когда-то жаловаться моему, что из его сынишки растет что-то не то – кончит плохо, станет поэтом или музыкантом… Да, да, это было, Нанидат! И не так уж давно!
Я сиял улыбкой, не успевая ласкать словом и взглядом все новых друзей. Но душа переполнялась грустью. Что с вами стало, лучшие из лучших в Самарканде? Почему столь у многих погасли глаза? Почему у этой женщины, по которой когда-то страдали сразу два племянника ихшида – правителя Согда, такая увядшая и грубо напудренная кожа: в наши-то годы! А с дальнего конца двора – мрачный взгляд бывшего друга, потому что я не мог не увидеть его слегка потершийся шелк халата. Как будто для меня важно, кто из друзей разбогател, а кто обеднел. И еще – чем болен потомок древней семьи, которая была здесь знатной еще тысячу сто лет назад, когда в город впускали завоевателя Искендера Двурогого с его измотанным воинством? Почему он, мой ровесник, кажется почти стариком?
Потускневшие, выцветшие, смешные, милые, лишившиеся кто молодости, кто былого богатства, и все – надежды. Завоеватели, может быть, и уйдут, но не вы их победили. Ваша война уже проиграна. О, ты, развалина, мой Самарканд.
(Не попадайся в эту старую ловушку, Нанидат, шептал внутренний голос, тебе ведь попросту нужно, чтобы здесь все было плохо. Иначе как ты объяснишь сам себе, почему покинул родной город?)
– Маниах из дома Маниахов, а правда ли, что ты не просто говоришь на языке империи Тан, а еще и научился писать эти странные значки, ни один из которых не похож на другой?
– Я даже изобрел шесть новых значков, не похожих вообще ни на что. И все – непристойные.
– Осталось только выучить жуткий язык народа арабийя – и тебе не будет равных во всем мире. Это просто, дорогой Маниах, – их язык состоит из сплошных «ля-ля-ля», перемежаемых мерзким шипением. Я запретил своему сыну учить эту дрянь, а он…
И тут этот патриот запнулся, слишком поздно вспомнив, что некоторые слова в этом доме – точнее, при мне, – никто не произносит. Но ему на помощь уже спешили двое, наперебой старавшиеся отвлечь меня:
– Эй, успокойся, темнолицые уже побеждены. Ты что, этого не знаешь? Их уже считай что нет. Этот халиф – последний. Можно забыть их язык, если хочешь.
– Что значит – их нет? А эти, которые родились уже здесь, в Согде, и живут на нашей земле, – они куда денутся, всех убить? А каждый пятый из наших, который привык уже ходить в их пустые храмы, – что делать с ними?
Я начал готовить очередной остроумный ответ. И тут…
– Маниах из дома Маниахов, что же ты стоишь как истукан, если я умираю по тебе, как и раньше? Посмотри же на меня, наконец!
И я поворачиваюсь, и растворяюсь в самых серых глазах во всем Самарканде.
Она всегда играла словами, дерзкая Халима из дома Вгашфарна, она обожала вгонять меня в краску такими вот речами в юности, – и все-таки мы оба знали, что в них была искра правды. Но прекрасная сероглазка подошла не одна – она подвела ко мне незнакомого дихканина с настоящим согдийским лицом (горбатый нос, жесткая короткая бородка, выпуклые зеленые глаза) и застенчиво наклонила голову.
– Как же ты долго не ехал, прекрасный Маниах, – вот я уже успела овдоветь и вновь выйти замуж. Познакомься: Ашкенд, сын того, кто командовал отрядом из Нешефа в битве у Железных ворот. Два замка, вдобавок к моему, обширные запущенные земли – мы приведем их в порядок, – и сам он хороший человек. Подружись с ним, Нанидат, вы так похожи.
Вот тогда, кажется, все и произошло.
Нет, сначала я, наконец, поднял к губам чашу с вином и чуть было не сделал глоток – просто так, ради паузы в разговоре.
Но вино не допустило такого обращения с собой. Теплый аромат перезрелой ежевики таил что-то необычное и суровое – оттенки старой кожи? Или, наоборот, молодой и живой кожи? Еще вдох жадно раздувающимися ноздрями – и я почувствовал намек, только намек на упавшую с замерзших деревьев листву. Ну и сокровище! Вино воинов и мудрецов.
Я поднял глаза – и увидел, что братец с удовольствием за мной наблюдает.
И я еще хотел похвастаться перед тобой тайюаньским вином, – крикнул ему я через головы. – Что это такое? Откуда? Мерв?
Конечно, Мерв, – ответствовал он, растягивая рот до ушей и превращая глаза в щелочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16