Султан раздавил окурок так, что искры полетели во все стороны. Потом пожал плечами.
— А мне наплевать.
Таков уж он был. Нос крючком и все такое прочее. Невероятно длинные, худые руки, большой крючковатый нос и холодные, рыбьи глаза, с презрительной насмешкой глядящие на мир. Ничего не поделаешь, мне Султан нравился и убить его мне было бы не так-то легко.
— Ты не очень зарывайся! — прикрикнул на него Альфонс.
— Слушай… — сказал я. — Не верится мне, что Чурбана убил Турок.
— Мне и самому не верится. Но что, если мы ошибаемся?
— Что ты делал тут, когда мы пришли? — спросил я у Турка.
— Решил, что отомщу за Хопкинса, и выслеживал одного человека.
— Кого это?
— Убийцу.
— Ты знаешь, кто убийца? — спросил Альфонс.
— Знаю.
— Кто?
— Этого я не могу сказать.
— А если я тебя придушу? — полюбопытствовал мой друг.
— Тогда тем более ничего не скажу. И вообще, если не я убил Чурбана, то нечего вам ко мне и приставать. Допросы мне только легавые устраивали.
В этом тоже была доля правды.
— Ладно, — сказал я. — Я тебе верю.
— Я тоже, — кивнул Альфонс.
— Стало быть, я уже не обвиняемый здесь? — спросил Султан.
— Уже нет.
— Тогда, — Султан повернулся к Альфонсу, — за что ты мне только что разбил морду?
Его длинная рука метнулась вперед и ударила в подбородок моего друга с такой силой, что любой нормальный человек свалился бы без чувств. Но Альфонс только ответил встречным ударом.
Началась страшная свалка. На мой взгляд, Альфонс мог без труда решить дело в свою пользу — по части рукопашной я равного ему нигде не встречал, — но не хотел, чтобы Турок окончательно ударил в грязь лицом. Они упали на пол и усердно молотили друг друга.
Я не вмешивался. Это их личное дело. Выяснение отношений между двумя джентльменами.
Я отвернулся и еще раз посмотрел на моего покойного друга. Он лежал в ящике с закрытыми глазами… Бедняга Хопкинс… Какое у него мирное, спокойное лицо…
— Что это?
Я отчетливо увидел, как дрогнула мышца на его лице.
Возле носа.
Матерь божья! Мы ведь… мы ведь не проверили — жив ли он?
— Прекратите! — крикнул я дерущимся и с чувством пнул Альфонса, который как раз схватил Турка за уши и колотил его головой об пол.
— Ребята! По-моему, Чурбан пошевелился. Надо проверить… может, он еще жив…
— Ты пульс у него не проверял? — спросил Альфонс у Турка.
— Нет, я думал… — пропыхтел тот.
Мы кинулись к Хопкинсу и вытащили его из ящика. Альфонс приложил ухо к его груди. Мы, напряженно ожидая, стояли рядом.
— Ну?…
— Ничего не слышу… — Ухо от груди он, однако, не оторвал и после долгой паузы добавил: — Может быть… Иногда кажется, что немного стучит… И он не холодный… совсем не остыл…
Он вытащил из кармана плоскую фляжку и, разжав зубы, влил несколько капель рома в рот неподвижному Хопкинсу. Я начал растирать Чурбану грудь.
Если он был жив, то только благодаря тому, что рана оказалась очень тяжелой. Я не шучу. Так оно и есть. В Сингапуре один капитан полиции рассказывал мне, что при глубоком обмороке человек не так кровоточит, потому что кровообращение замедляется и свернувшаяся кровь успевает закрыть рану.
Через несколько минут, показавшихся нам вечностью, мы услышали слабое сердцебиение.
— Нужен врач, — сказал Турок. — И хороший врач.
Мы уложили Хопкинса на кучу пустых мешков и побежали за врачом…
Постоянные компаньоны Альфонса терпеливо дожидались нас на причале.
— Можете идти, — сказал Альфонс — Мы сами сделаем все, что нужно.
В оранском порту у нас был свой врач — Федор Квастич, служивший когда-то на русском крейсере «Кронштадт». После революции судьба занесла его в Оран.
Дела у него и с самого начала шли не бог весть как, а потом из-за вина и карт совсем покатились под горку. Пришлось даже за что-то отсидеть год в тюрьме.
Отбыв срок, Квастич осел в порту в качестве врача и мор-финиста. Тут живут не бюрократы. Не диплом важен, а умение. А Квастич умел многое! В первую очередь — молчать. Он хорошо знал, что такое врачебная тайна. Если он извлекал из кого-нибудь револьверную пулю, то это не значило, что на следующий день в газетах появится полицейское коммюнике, а если констатировал смерть, то не морочил голову, выясняя, где пациент обрел вечный покой.
Это и называется врачебной тайной.
Квастич много читал, много пил, а в виде побочного занятия играл на фортепьяно в кабаре «Рогатая Кошка». Между прочим, играл первоклассно. Крупные, веснушчатые, белые руки этого опухшего от спирта толстяка так и летали по клавишам.
Мы мчались вовсю — благо «Рогатая Кошка» была в одном из соседних переулков.
— А где Турецкий Султан? — спросил вдруг Альфонс. Турок снова исчез!
Ну и ну!…
— Вот уж точно, что на воре шапка горит! — воскликнул Альфонс.
— То, что на воре, полбеды — мы и сами не святые. Только он за сегодняшний день уже второй раз нас обманывает…
— Сволочь! Я его таки задушу!
— Сейчас надо прежде всего найти Квастича.
Доктор как раз играл на фортепьяно. Глаза его мягко поблескивали из-под густых бровей. Увидев нас, он опустил крышку инструмента, взял шляпу и сказал хозяину:
— Меня вызывают к больному… Прошу прощения.
С этими словами он вышел. Вот какой это был человек.
— Нож? — спросил у нас Квастич.
— Нет.
— Пуля?
— В затылок.
— Тогда ему конец.
Мы почти бежали по пустынной улице.
— А где ваш чемоданчик? — спросил я.
— У Орлова.
— Зайдем возьмем.
— Двести франков.
— Что-нибудь придумаем.
Орлов было прозвище одного типа, скупавшего краденое и бравшего вещи в залог. И надо же, чтобы чемоданчик Квастича оказался именно у него.
Мы постучали к Орлову. Сгорбленный, с седой бородкой ростовщик жил один в небольшом одноэтажном домике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53