— вырвалось у нее.— Вы были бы еще большей идиоткой, если бы молчали. Вы ведь основательно влипли, — сказал Тернер. — Попали в беду. Говорю вам на случай, если вы сами этого не понимаете.— А, у меня всю жизнь так. Что я могу с собой поделать? Мы с ним старые шлюхи — и он, и я — и вот встретились и полюбили друг друга.Присев на скамейку, она вертела в руках перчатки.— Это произошло на приеме. На омерзительном боннском приеме а-ля фуршет, с глазированной уткой и этими чудовищными немцами. Кто-то кого-то принимал. Кто-то кого-то провожал. Кажется, американцев. Каких-то титулованных мистера и миссис Икс. Очередное чествование каких-то высокопоставленных особ. Все было невыносимо провинциально. — Она говорила быстро, фальшиво-доверительным тоном, но, несмотря на ее старания, это был все тот же тон — в нем чувствовалась все та же хорошо отработанная дипломатическая сноровка; в каких только уголках мира не доводилось Тернеру слышать эти искусственные модуляции голоса, характерные для жен английских дипломатов, умеющих вовремя нарушить молчание, скрыть замешательство, завуалировать оскорбление, в меру цивилизованный голос, в меру изысканный тон, неотвратимо приверженный раз и навсегда выработанному стандарту, упрямо преследующий свою цель. — Мы приехали сюда прямо из Адена и прожили здесь ровно год. До этого мы жили в Пекине, а теперь вот — Бонн. Был конец октября — Карфельдовского октября. События только начина ли назревать. В Адене в нас бросали бомбы, в Пекине нам угрожал самосуд, а теперь вот нас собираются сжечь на костре на рыночной площади. Бедняга Роули: он притягивает к себе унижение как магнит. Во время войны он был в лагере военнопленных — вы, наверно, знаете. Он из поколения униженных — вот как бы я окрестила таких, как он.— Он бы влюбился в вас за это, — сказал Тернер.— Он любит меня и без этого. — Она помолчала. — Как ни странно, я совсем не замечала Лео прежде. Он казался мне довольно скучным, незначительным… временным сотрудником. Маленький стиляга, пижон — играет на органе в часовне и курит тошнотворные сигары на дипломатических коктейлях… Ничего интересного… пустое место. А в тот вечер — вдруг, едва он вошел, едва переступил порог, как я почувствовала: он отметил меня и избрал. И у меня мелькнула мысль: «Берегись, детка! Воздушная тревога!» Он подошел прямо ко мне: «Привет, Хейзел!» Никогда не называл он меня раньше по имени, и я подумала: «А ты, оказывается, наглец, малыш! Это право еще нужно заслужить».— А вы умеете рисковать. Это хорошо, — сказал Тернер.— Он заговорил. Не помню о чем; я никогда не придавала особого значения тому, что он говорит, — не больше, чем он сам. Вероятно, что-нибудь о Карфельде. О беспорядках, обо всей этой шумихе. И тут я наконец заметила его. Впервые по-настоящему обратила на него внимание. — Она снова умолкла. — И вот тогда я подумала: «Ого, столько лет я уже живу на свете, так где же ты все это время был?» Словно я нашла старую чековую книжку и вместо задолженности неожиданно обнаружила, что у меня есть еще кое— что на счету. Живой — вот что я ощутила в нем. — Она рассмеялась. — Полная противоположность вам. Вы — мертвец из мертвецов.Тернер, вероятно, ударил бы ее снова, если бы в ее издевке не прозвучало что-то мучительно знакомое.— Он был весь как натянутая струна — это первое, что бросилось мне в глаза. Все время начеку, следил за каждым своим шагом. Манера говорить, манера себя держать — все было деланное. Он прислушивался к собственному голосу, как прислушиваются к голосу собеседника; где следует, понижал его или повышал, расставлял все эпитеты в надлежащем порядке. Я попыталась классифицировать его: за кого могла бы я его принять, если бы ничего не знала о нем? Немец из Южной Америки? Сотрудник аргентинской торговой миссии? Что-нибудь в этом роде. Вылощенный латинизированный гунн. — Охваченная воспоминаниями, она снова умолкла. — У него был отлично подвешен язык, он ловко закруглял каждую фразу, немного на немецкий лад. Я заставила его рассказывать о себе — где он живет, кто готовит ему пищу, как проводит он уик-энды. И не успела опомниться, как он уже давал мне советы. Дипломатические советы: где подешевле покупать мясо; как пользоваться заказами по почте; что лучше заказывать у Голландца, а что у «Наафи». В «Экономате» первосортное сливочное масло, а орехи лучше брать в спецмагазине. Совсем как женщина. Он знал особый рецепт приготовления чая: все немцы помешаны на пищеварении. Потом предложил мне купить электрический фен. Почему вы смеетесь? — спросила она, внезапно вспыхнув от гнева.— Разве я смеялся?— Он знал, как можно купить со скидкой на двадцать пять процентов, сказал он. Он знал все модели фенов и сверял их стоимость.— Значит, он поглядывал на ваши волосы тоже. Она резко повернулась к нему.— Не забывайтесь, — осадила она его. — Вы не стоите его мизинца.Он снова ударил ее — сильно, с размаха ударил по щеке, и даже в сумерках было видно, как страшно она побледнела.— Мерзавец! — сказала она, дрожа от ярости.— Продолжайте.Наконец она заговорила снова.— В конце концов я сказала; хорошо. Мне так все осточертело. Роули забился куда-то в угол с советником французского посольства; все сражались у стола, добывая себе еду. Словом, я сказала, хорошо, я не прочь купить фен. Со скидкой в двадцать пять процентов. Только у меня-де нет при себе наличных. Можно выписать чек? Я могла бы с таким же успехом сказать просто: хорошо, я не прочь лечь с вами в постель. Тут он улыбнулся, и я впервые увидела его улыбку. Он вообще редко улыбается. Улыбка осветила все его лицо. Я попросила его принести мне чего-нибудь поесть, он ушел, а я смотрела ему вслед и старалась угадать, что из всего этого получится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119