С удобствами, конечно культурнее. Но зато
Валерия, Анька и Танька почти в центре города ходили босиком по спутанно
й траве и грызли одичавшие яблоки, не поднимая глаз от раскрытых страниц
толстых книжек, завещанных им старым фельдшером Петром Терентьевичем.

Все, в общем, оставалось так же. Только на месте Елизаветы Фроловны за пись
менным столом и Петра Терентьевича в кресле у окна витали их души. Окно ос
талось там же, но стол перетащили. Сад тот же, только видно, что без хозяина.
И те же толстые тома на грубых полках. Где-то в сарае и резиновые сапоги за
валены дровами.
По саду и дому слоняются явные люди с совсем другими именами Ц Валерия, А
нька и Танька. С другой походкой и другими звуками шагов. И с разговорами н
е о Фейхтвангере и Лире, а о Высоцком и Булате Окуджаве. Или с хныканьем, чт
обы купили телевизор.
Но в этих явных человечках скрывались тайные. В той глубине клеток, о кото
рой они сами не знают. Те, кто сидел здесь вечерами у стола и окна и говорил
об Анатоле Франсе, мудро сказавшем: «Он не рассеянный, он целеустремленн
ый…»
Поэтому доктор Петрович не мог думать и чувствовать, что Елизаветы Фроло
вны и Петра Терентьевича на свете больше нет. Они были. Они витали где-то з
десь; может, иногда отлучались постранствовать над миром, потом вернутьс
я. А слившись с мыслями других, маленьких и великих, от Пушкина до рыжиковс
кого комбата, разорванного миной в Венгрии за то, что не пустил вперед себ
я солдата, создали что-то вроде оболочки, хранящей нас от холодного космо
са.
…Вместе с ним в сарай заскочил Рекс. Им обоим было здесь замечательно. Док
тору Рыжикову Ц потому, что ему лизали руки и лицо, не сводили с него пред
анных глаз, виляли перед ним хвостом и вообще всячески признавали, Рексу
Ц потому, что ему грели широкими и теплыми ладонями холодный нос, ни в чем
не упрекали и позволяли быть самим собой. «Что, опять? Ц сочувственно сп
рашивал доктор Петрович, имея в виду грозу улиц, одноухого и коренастого,
бродячего безголосого пса. Урку с выдранным с корнем хвостом, сто раз выд
иравшегося из собачьего ящика. Бандита, от одного появления которого в д
альнем конце улицы принц благородной немецко-овчарочьей крови весь ден
ь дрожал мелкой зыбью. А от мыши, мелькнувшей в саду, чуть ли не карабкался
на яблоню. «Ничего… С людьми тоже бывает. А может, мы тебя на стол? Чуть-чуть
прижгем трусливый центр… Во сне и не почувствуешь… Только коснуться кон
чиком электропинцета. Легкий треск, сладковатый дымок… Запах подгоревш
его мозга… А проснешься Ц и на медведя, не то что на бродячую дворнягу. Р-р
аз Ц и пополам… Хочешь? Ну, а вдруг промахнемся? Прижгем вместо очага трус
ости очаг любви к хозяину? Тогда совсем конец. Трусливый раб…»
Рекс вздыхал вместе с хозяином и утешающе лизал хозяйский нос: мол, прожи
вем и трусами, невелика беда. И не забывал вздрагивать от разных ночных зв
уков. Например, от скрипа двери, от шагов по веранде. Что там еще за молодые
голоса? Полоска света от веранды Ц острое ухо Рекса стало еще острее…
Ц Планк приехал в Берлин читать лекции…
Валера Малышев в кольце трех сестер, трех нахалок, которые давно должны с
пать. Две по крайней мере обнаглели совсем. Никакого понятия о девичьей с
кромности. Сидят до полуночи с посторонним мужчиной, как будто они тут ко
му-то нужны. Мускулатура Рекса напряглась, готовая мощным броском метну
ть себя под верстак. Доктор Петрович успокоил беднягу, погладив пальцами
надбровные дуги на шерстяном собачьем лбу. Оба затаились.
Ц …И забыл, в какую аудиторию явиться. Делать нечего, идет в канцелярию с
прашивать. Где, значит, должен читать свою лекцию Планк. Там пожилой такой
ученый секретарь с сизым носом, шарфом и одышкой. Протирает на Планка очк
и, долго кашляет, потом сипит: «Малаой челаэк, уж вам-то туда ходить незаче
м. В такие молодые годы вы ничего не поймете из лекции всемирно знаменито
го профессора Планка…» А Эйнштейн когда открыл свою теорию относительн
ости? Еще тридцати не было. Это только у нас держат в мэнээсах, пока послед
ние волосы не повыпадают…
Радостно-пискливое хихиканье Аньки и Таньки. Гордое молчание Валерии. М
имо сарая Ц шлеп-шлеп Ц домашние шлепанцы младших и четкие каблучки ст
аршей. Правда, в калитке всю дружную гурьбу заклинило. Согласье кончилос
ь, послышались шлепки, шипение и охи от щипков. Видно, победили большие и с
ильные. Младших и слабых, что неудивительно, в шею втолкнули обратно во дв
ор. Они прошлепали мимо сарая обратно, горько обсуждая свою несудьбу.
Ц Что это мы шагом марш, чего это мы шагом марш! Ц предерзко замахала пос
ле драки кулачонками Танька. Ц Пусть сама шагом марш! Мы тоже проводить и
меем право!
Ц Что мы, рыжие? Ц пробурчала солидная Анька. Ц Еще щипается… Вот будут
синяки, а мне на тренировку…
Ц И в школу не идти, Ц сварливо пропищала Танька, хоть спорить было уже н
е с кем. Ц Каникулы уже! Вот скажем папе, что она уходит, когда он ночует в б
ольнице… Ехидна!
Раскол в столь дружном стане доставил доктору Петровичу маленькое злор
адное удовольствие. Меньше будут поддакивать своему кумиру Валере Малы
шеву. Но тут он совсем затаился, нечаянно присутствуя при таинстве, котор
ое не дозволено видеть и слышать ни одному смертному, а только ночному бе
здонному небу.
Ц Подумаешь, Ц буркнула более опытная Анька, по-видимому Ц а вернее, по
-слышимому Ц задравши под сараем платьице, приспустивши трусишки и пис
ая под куст цветущей сирени «Фирюза».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132