конечно же, он мог найти способ выручить Сацугаи.— Дорогая, — пытался объяснить полковник, — все не так просто. Сейчас очень сложное время. Кроме того, — добавил он рассудительно, — Сацугаи действительно мог совершить то, в чем его обвиняют.Но это еще больше разъярило Цзон.— Не имеет значения. Он наш родственник.— Ты хочешь сказать, что поэтому он не преступник.— Да.— Дорогая, но это глупо.— Возможно. — В голосе жены звучала знакомая полковнику внутренняя сила. — Но прежде всего у тебя есть долг перед семьей, и если Сацугаи можно спасти, ты обязан это сделать. Какудзипва хомбуно цукусанэба наримасэн. Каждый должен выполнить свой долг.“Цзон — умная женщина, — подумал полковник, — но временами она бывает слишком упрямой”. Он знал, что переубедить ее невозможно и что в доме не будет покоя до тех пор, пока он не докажет, что сделал все от него зависящее.С этими мыслями полковник заснул. А когда проснулся на рассвете, в голове у него уже зрела идея.Сацугаи можно спасти, теперь он это знал наверняка, но это было очень рискованно. Полковник не сомневался, что сможет повлиять на решение трибунала. Весь вопрос был в том, захочет ли он сам этим заниматься.С другой стороны, он уже тогда сознавал ненадежность своего положения и подумал, что нет худа без добра: в один прекрасный день этот поступок может сослужить ему хорошую службу.Полковник много знал о прошлом этого человека. Гораздо больше, чем предполагал Сацугаи. Его связи в Фукуока были очевидны, и поскольку деятельность Гэньёся никогда не ставилась вне закона, все документы должны были сохраниться. Полковник тайно поехал на Кюсю и выяснил, что Сацугаи являлся одним из лидеров. Гэньёся.В то время подобная информация приравнивалась к смертному приговору. Если бы это дошло до военного трибунала, для Сацугаи все было бы кончено. Но полковник не собирался обнародовать то, что стало ему известно. В любом случае, смерть Сацугаи ничего бы не дала: просто его место занял бы другой. Но это никак не устраивало полковника, он хотел уничтожить Гэньёся. Если бы ему удалось освободить Сацугаи, он смог бы держать его на поводке. И тогда, рано или поздно, с помощью Сацугаи полковник доберется до самого сердца Гэньёся.Полковник отвел взгляд от залитого дождем стекла и посмотрел в раскосые монгольские глаза своего собеседника. За ними нельзя было прочитать ничего, что Сацугаи хотел бы скрыть.“Я отпустил его, — думал полковник, — а он оказался хитрее меня. Он с самого начала знал, что мне нужно. Я лишил его могущества, но он все равно сумел загнать меня в угол”. Полковнику стало вдруг очень грустно. “С самого начала это была его игра, — подумал он, — и с моей стороны было глупо этого не видеть”.Полковник не сомневался в том, что Сацугаи его ненавидит. В конце концов они были политическими противниками. Полковник лучше любого другого иностранца понимал важность сохранения традиций, без которых Япония просто перестала бы существовать. Но он прекрасно понимал и другое: те традиции, которые защищал Сацугаи, чрезвычайно опасны. Он знал: Япония — страна героев, а не злодеев. В эту минуту, вглядываясь в холодные глаза Сацугаи, полковник понял, что упустил что-то простое, но чрезвычайно важное. Раньше он считал, что еще много лет назад постиг тайный мир Сацугаи. Но теперь он стал подозревать, обратное и был зол на себя за то, что дал так легко себя провести. “Он все это время играл со мной, как с ребенком”, — негодовал полковник.Полковника слабо утешало то, что он поставил Сацугаи в мучительно сложное положение: Сацугаи был обязан жизнью человеку, которого глубоко презирал. Это было невыносимо для любого японца, но Сацугаи держался молодцом. “Надо отдать ему должное”, — подумал полковник.“Господи, что же он скрывал от меня все эти годы?” И вдруг полковник понял, что он должен сделать. Столько лет уже потеряно на бесплодные замыслы. Как сказал Сацугаи, нужно смотреть правде в глаза. А правда состояла в том, что полковник должен был любым путем выйти из пата. И путь был только один... * * * Полковник прекрасно знал, что в отношениях с Сацугаи он неуязвим. Он мог, например, оскорбить Сацугаи — и тот был бы вынужден молча стерпеть это из чувства долга.На несколько мгновений полковника охватило глубокое отчаяние. Николас был еще так молод, а у него оставалось так мало времени, и многие свои обещания он не сумеет выполнить никогда.Полковник снова посмотрел в окно, на свой сад, на мокрые деревья, гнущиеся под ветром. Он поискал глазами королька, но тот уже исчез: должно быть, выбрал бурю. Во всем этом было столько красоты... Но в тот день полковник не чувствовал радости. * * * — Что ты узнал из Горин-но сё? — спросил однажды Кансацу в додзё.— Много полезных вещей, — ответил Николас, — хотя в основном это просто здравый смысл.— Многие считают эту книгу откровением.Голос Кансацу был совершенно бесстрастным, и Николас не мог понять, разделяет ли это мнение сам Кансацу. Его глаза оставались непроницаемыми. За окнами опускался розовый закат. Солнце спряталось в дымке, и рассеянный свет заливал небо и окрашивал деревья.— Я почти жалею о том, что вы дали мне эту книгу.— В чем же дело?— В ней есть что-то... тревожное. Кансацу молча ждал. Позади него раздавались мягкие щелчки деревянных мечей и одновременные громкие выдохи.— Кто-то может сказать, что основное достоинство этой книги в ее чистоте, — медленно продолжал Николас. — Но, намой взгляд, в этом есть какая-то мания, что-то опасное.— Ты мог бы уточнить, что именно?— Исключительность.— Ты знаешь что-нибудь о жизни Mycacи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152