Но даже они не могли заслонить до боли знакомую картину. Тусклые блики рыбы, играющей а заливе; зловещее завывание ветра; пелена снега, исчезающая в мрачных волнах; низкое черное небо. Он один в раскачивающейся лодке. Стад ли ветер гудеть сильнее после того, как раздался тяжелый всплеск? Знали ли Хэйкэ, что к ним устремилась еще одна нераскаявшаяся грешная душа? Над заливом вспыхивали призрачные огни, точь в точь как говорилось в легендах, и Сайго без устали читал молитвы, все, которые знал, пока нос лодки не уперся, наконец, в деревянный причал Симоносэки. Сайго вышел на берег и стоял там дрожа от холода, мокрый от морской воды и пота.По сей день он отчетливо слышал угрюмое завывание, словно демоны призывали его завершить оставшиеся черные дела.Наконец, тяжело дыша после наркотика, весь мокрый от пота, он погрузился в тяжелый сон, полный видений и грохочущих отголосков прошлого. * * * Николасу снился край земли. Оттуда дугой поднимался мост из дерева и камня, очень похожий на токийский Нихонбаси. И когда Николас вступил на этот мост, он увидел, что по обе стороны нет ничего, кроме густого тумана. Он оглянулся назад и с удивлением — но без всякого страха — обнаружил, что туман окутал землю; он уже забыл, откуда шел, и не знал, куда, будто туман был не только вокруг, но и внутри него.Примерно на полпути Николасу послышались какие-то неясные звуки. Звуки становились все отчетливее, и он понял, что это рыдания женщины.Скоро Николас различил в тумане темный силуэт, который постепенно превратился в фигуру молодой женщины, высокой и гибкой, одетой в облегающее платье из белого шелка. Платье было насквозь мокрое, будто женщина только что выбралась из моря, через которое, как предполагал Николас, был переброшен этот мост.Она стояла, прислонившись спиной к мокрым перилам, и плакала, закрыв лицо руками. Ее рыдания были такими жалобными, что Николас не мог не приблизиться.Когда он был уже в нескольких шагах от нее, он разобрал слова:— О, ты пришел. Наконец. Наконец! Я уже потеряла всякую надежду!— Извините. — Голос Николаса вибрировал в его груди, как под сводами огромного собора. —Но, мне кажется, мы с вами не знакомы. Вы, должно быть, ошиблись?Он пытался лучше разглядеть лицо женщины, но ему не удалось это сделать — лицо было закрыто ее ладонями и веером длинных черных волос, усеянных крохотными ракушками.— Нет, я не ошиблась. Тебя я искала все эти годы.— Но почему вы так горько плачете? Какое несчастье вас постигло?— Ужасная, постыдная смерть. И пока я не буду отомщена, моя душа вынуждена скитаться.— Не знаю, чем могу помочь вам, сударыня. Но если бы вы разрешили мне взглянуть на ваше лицо...— Это ничего не даст вам, — сказала женщина так печально, что у Николаса замерло сердце.— Значит, я был прав. Мы не знакомы. Она промолчала, а он не знал, что и думать.— Откройте ваше лицо, прошу вас Иначе я при всем желании не смогу вам помочь.Медленно, словно нехотя, женщина опустила руки, и Николас содрогнулся.Там, где должны быть глаза, нос, губы, — там не было ничего, только гладкая кожа...— Господи, Николас, что с тобой?Он дышал так тяжело, будто только что пробежал марафон:пот блестел на его лице как иней.Николас увидел над собой озабоченное лицо Жюстины.— Что случилось?— Не знаю. Ты кричал во сне.— Что?— Не знаю, милый. Что-то неразборчивое, не по-английски. Что-то вроде, — Жюстина наморщила лоб, — “минамара но тат”.— Мшавари ни тацу?— Да, это.— Ты уверена?— Да, конечно. Ты повторил это несколько раз. А что это значит?— Ну, буквально это означает “заменять кого-то”.— Не понимаю.— В Японии издавна считалось, что можно отдать свою жизнь, чтобы спасти жизнь другого человека. Это может касаться не только человека — например, дерева.— Что же тебе снилось?— Не помню точно.— Николас! — Жюстина в очередной раз удивила его своей проницательностью. — Кто-то отдал за тебя свою жизнь? Я имею в виду — во сне.Николас посмотрел на Жюстину и коснулся ее щеки; но не ее гладкую кожу он гладил, и не ее голос звучал у него в ушах.В той комнате благородной смерти, где капельки крови как рубины падали на пол рядом с изысканным кимоно его матери, Итами сказала:— Мы оба должны уехать, Николас. Здесь ничего больше нас не держит. Мы оба здесь чужие.— Куда вы поедете? — спросил он глухо.— В Китай.Николас перевел взгляд на ее бледное лицо.— К коммунистам.Итами слегка покачала головой.— Нет. Там есть и другие люди — они были задолго до появления коммунистов. Такие, как твой дедушка Со Пэн.— И вы оставите Сайго? Ее глаза сверкнули.— Николас, ты никогда не задумывался, почему я родила только одного ребенка? Впрочем, с какой стати тебе было об этом думать. — Губы Итами сложились в леденящую улыбку. — Скажу тебе только, что я сама так решила, хотя Сацугаи этого не знал. Да, я лгала ему. Ты удивлен? — Она немного отклонилась назад, словно колосок под внезапным порывом ветра. — Я не хотела больше таких детей. — Темные глаза Итами превратились в узкие щелки. — Ты меня понимаешь? Думаю, что да. Она бросила взгляд на свой окровавленный катана .— Ты ненавидишь меня? Я бы этому не удивилась... Но нет. Я вижу, что нет, И это наполняет радостью мое сердце, поверь.Я люблю тебя, Николас, люблю как собственного сына. Мне кажется, что ты должен знать это в глубине души. — Итами резко дернула головой, точно о чем-то вдруг вспомнила. — Дни утекают у меня между пальцев как песок. Осталось мало времени, а я еще многое должна сделать.Николас стоял перед ней, бледный и усталый; он чувствовал дрожь, хотя в комнате было тепло.— Объясните мне, — попросил он, — что в этом благородного?— Все благородство мира, — печально ответила Итами, — здесь, в этой комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152