Они побежали прочь от прогалины. За спиной уже слышались крики погони. Преодолев расщелины, они со всех ног бросились к соснам, зная, что на этом берегу реки им негде больше укрыться.
Онемение перекинулось на бедро; Туолин споткнулся о камень, присыпанный густым снегом. Растянувшись на земле, он безуспешно попытался подняться. Воин Заката помог ему встать, и они побежали дальше. Крики погони становились все громче. Потом послышался свирепый лай собак.
Уже показались деревья, но онемение распространялось быстро, и теперь Туолин уже не чувствовал левой ступни.
Но Воин Заката этого не заметил. Сейчас его заботило другое. Сквозь туман и снегопад он вгляделся в сосны. Ему показалось… Нет, их очертания действительно изменились. Окликнув Туолина, он обнажил Ака-и-цуши. Их единственное убежище было занято противником.
Приземистые воины образовали линию обороны. Они сошлись в схватке перед покачивающимися на ветру соснами. Ака-и-цуши запел в ночи. Туолин дрался стилетом; его тело полностью сосредоточилось на схватке, а в уме он слагал стихотворение.
Он прикончил уже двоих приземистых воинов, но тут получил удар мечом в живот. Однако прежде чем упасть на холодную землю, он все же успел достать нападавшего.
Они прорвались через цепь, но теперь в воздухе засвистели черные стрелы. Преследователи смыкали кольцо. Завывание собак становилось все громче.
Воин Заката опустился на колени рядом с Туолином, приготовившись поднять его и нести.
– Подожди, – шепот Туолина прозвучал вздохом в ночи. – Друг мой, я не переживу переправы.
– Мы сделали то, ради чего пришли, – тихо проговорил Воин Заката.
– Дорогу я показал, – Туолин слабо улыбнулся.
Снег под ним почернел от крови. Воин Заката пытался удержать сложенными ладонями его внутренности, выпадавшие из рубленой раны.
– О мой Шаангсей, – произнес Туолин, еле дыша. – Никогда больше я не увижу твое алое небо.
Он помолчал, словно собираясь с силами. Надрывный лай собак слышался совсем рядом.
– Думаю, она все-таки поняла.
– Наверняка поняла.
– Я не мог оставаться в той желтой дыре. Я не хотел умирать в постели. Я воин. Теперь я счастлив.
Шорох снега, посыпающего его смертельно бледное лицо, обращенное вверх.
– Ты знаешь, я люблю ее.
– Да.
– Я ей сказал.
– Я знаю.
Стрел больше не было. Должно быть, воины подошли совсем близко.
– Это было так важно…
– А что сказала она?
– Что она меня любит.
– Она поняла, дружище. Она тоже воин.
– Она любит меня. Вот почему она крикнула «Нет!», когда я ей сказал.
Глаза у него потускнели.
– Я знаю. Тебе надо идти.
– Я тебя не оставлю.
– Нет, это я должен оставить… все.
Шорох за соснами, присыпанными снегом. Топот ног. Лай, отрывистый и настойчивый. Туолин схватил Воина Заката за руку. Он больше не чувствовал своего тела, только пальцы правой руки пока еще не потеряли чувствительность.
– А теперь послушай… послушай меня:

По тропе,
По больным, иссушенным полям
Все еще странствуют сны.

Глаза у него закрылись, как будто он заснул.
Воин Заката уже слышал дыхание собак, резкий скрежет металла, скрип кожи.
Он подхватил Туолина на руки и углубился в сосновую рощу.
Потом спустился к реке и вошел в черную кружащуюся воду. Снегопад укрыл их, а река унесла запах. Этой ночью преследователи не станут переправляться.
На том берегу Воин Заката прошел через тростники и взобрался на высокий склон.
Теперь, когда можно было уже не спешить, он подыскал тихое место подальше от стен Камадо, в стороне от поля битвы.
Место, чтобы похоронить Туолина.
Стилеты риккагина он положил ему на грудь под косым углом.
Потом его скрыла земля.

* * *

– Это красиво.
– Да.
– Ты ей, конечно, сказал.
– Я рассказал ей все.
– Хорошо. Думаю, это поможет.
Окна были открыты. В эти последние предрассветные часы в Камадо было тихо. Туман окутывал крепость, как дым.
– Думаешь, есть еще?
Он наблюдал за игрой света на ее нежном лице. Ее кожа отливала шелковым блеском.
– Пещеры? – Он пожал плечами. – Кто знает?
Снаружи проскрипели по снегу чьи-то шаги, поднялись по деревянным ступеням. Хлопнула дверь.
– Как ты думаешь, что ты найдешь в конце своих странствий?
Когда она повернула голову, в ее сине-зеленых глазах блеснул белый огонек, тут же пропавший в тени.
– Месть, – произнес Воин Заката.
– За друзей, которых уже давно нет в живых?
– За весь род людской, Моэру.
– А что будет с нами? С тобой и со мной? Ты однажды сказал, что между нами есть какая-то связь.
– Сейчас не время об этом думать.
– Это важно.
– Да, – согласился он. – Важно.
– Потому что наши с тобой сны все еще странствуют…
Даже собаки на улицах Камадо не подавали голоса, словно зная о том, что наступает последний рассвет.

* * *

На обширной равнине развеваются потрепанные знамена.
Фыркают боевые кони, беспокойно бьют копытами и раздувают ноздри, выпуская клубы пара.
Многочисленные ряды пехотинцев разворачиваются под руководством своих риккагинов. Из Камадо длинной колонной все идут и идут воины, выстраиваясь на флангах войска людей.
Уже рассвело, но вязкий свет тускл и неярок, словно бледному солнцу уже не хватает сил, чтобы светить как должно. Розовое марево, туманное и неестественное, разлилось по равнине.
Позвякивание металла о металл.
Лязг иссеченных доспехов.
Боевые штандарты буджунских дайме колышутся над сверкающими шлемами всадников.
По полю с лаем носятся собаки.
Кто-то чихает.
Раздается пронзительный звук рога, и кавалерия сдвигается с места – под небольшой уклон, через равнину, мимо тополиной рощи, к темной воде реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92