Он завершит свою миссию, ради которой и появился здесь, поскольку у него тоже есть карма, слишком сильная, чтобы ею можно было пренебречь. Пока у него еще нет ясного представления о том, что именно он будет делать. Но это уже не имело значения. В глубине души он понимал, что судьба всего мира не будет – не может – решаться Никуму или куншином. Она не может зависеть от воли какого-то одного человека. Человеческая жизнь определяется множеством обстоятельств, то же самое происходит и с ходом истории. Сам он – воин. Боевые линии в его жизни расчерчены давно и закалены кровью, болью и утратами. Такое не забывается. Мороз его забери, Никуму! И куншина… если он примет решение выступить против него. И еще одно понял Ронин этой ночью: он приближается к водовороту событий, к которым стремился всю жизнь. То, что должно случиться, случится уже очень скоро.
А что с Моэру?
Ее прохладные пальцы легли ему на шею.
Она присела рядом с ним.
– Свободна.
Ее голос ласкал его слух.
– Ты услышала, что я думаю о тебе?
Она запрокинула голову, радостно рассмеялась.
– Это словно второе рождение.
Яркий свет переливчатой зари, уже разгорающейся за устремленной ввысь вершиной Фудзивары – тонким мазком кисти по небу, мягко оттенял ее черты. Сероватая зелень и дымка. Темная прядь упала ей на глаза, и Моэру подняла тонкую руку, чтобы убрать с лица волосы. Он остановил ее. Их пальцы сплелись.
– Как? – спросил он.
– Пойдем со мной.
Они поднялись и прошли по татами к ограждению террасы. Она замерла, положив руки на деревянные перила. Ронин встал рядом. Они соприкасались плечами и бедрами.
– Мы расстались, когда я во время атаки сошла с «Киоку». Был шторм, который не был штормом. – Она повернулась к нему; ее длинные волосы разметались по ветру. – Что это было?
– Не знаю. – Он не был уверен, что это правда. В голове все смешалось.
– Смотри, – показала она. – Заря.
Одинокие сосны, чернеющие на фоне разорванного розового горизонта. Величественная Фудзивара. Панорама Ама-но-мори.
Ее лицо было бледно-розовым в утреннем тумане. Развевающийся на ветру шелковый халат, который купил ей Оками в гостинице, резко контрастировал с ее черными волосами. Держа руку у шеи, она поглаживала миниатюрный серебряный цветок на цепочке.
– Я вернулась сюда из-за сакуры, что ты мне подарил.
Утренний ветер трепал ее волосы, и теперь Ронин видел ее как бы сквозь переменчивые кружева, закрывавшие ей щеки и полные губы.
– Я так обрадовалась, когда они появились. Волны уже отнесли «Киоку» далеко от нас. Мы сражались, но нас было мало. Моряки погибали один за другим. В конце концов я осталась одна.
В отдалении послышался крик. Они повернулись в ту сторону. Над пенящимися волнами уже появились первые чайки, низко летавшие над отливавшим медью морем в поисках пищи. Свет восходящего солнца окрасил их белое оперение в розовый.
– Эту сакуру сделал Никуму и придал ей особые свойства. Когда в совете решили заслать буджуна на континент человека, куншин настоял на том, чтобы ему дали какой-нибудь тайный знак с тем, чтобы в случае чего – если с ним что-то случится на континенте, если кто-то начнет ему противодействовать, – об этом узнали бы на Ама-но-мори. Никуму придумал сакуру. Он знал, что буджун не расстанется с ней, пока жив. Они знали, что их человек погиб, но не знали, кто завладел сакурой. Никуму решил, что тот, у кого теперь сакура, наверняка имеет отношение к смерти буджуна. Поэтому он пришел за мной.
Наблюдая за рассветом, Ронин мысленно вернулся в тот день, когда для него потемнело солнце над обсидиановым кораблем, уносившим Моэру.
– Значит, он прилетел.
Она повернулась к нему; в глазах ее промелькнул испуг.
– Да, но откуда ты знаешь?
– Я видел… кое-что, вдалеке.
– Их принесли боевые кони древнего Ама-но-мори… его и еще трех воинов.
– И они вчетвером разгромили целый корабль?
– Разве они не буджуны?
– Ты все еще носишь сакуру. Он узнает, где мы.
– Нет, когда я вернулась на Ама-но-мори, она перестала действовать как маяк.
– Почему ты ее не сняла?
– Это твой подарок.
– Ты его жена?
Она и бровью не повела.
– Я уверена, что ты знаешь. Оками наверняка сказал.
– Хочу услышать это от тебя.
– Я – жена Никуму.
– Тогда что ты делала на континенте человека?
Она повернулась спиной к свету, что разливался по склонам Фудзивары. Ее стройное тело, прижавшееся к нему, затрепетало.
– Как ты меня освободил?
Шепот, ласка, тепло. Что еще крылось за этим вопросом?
– А почему твой супруг держал тебя взаперти?
– Супруги, как и все люди, могут быть добрыми или злыми.
Ее бездонные глаза стремительным водоворотом увлекали его на дно.
– А Никуму какой?
Глаза на мгновение закрылись, преградив ему доступ к взвихренной вселенной. Когда она снова открыла глаза, они блестели от слез.
– Ни то ни другое. Все вместе.
– Загадки.
Он смотрел, как у нее по щекам медленно катятся слезы. Достаточно протянуть руку, коснуться… Только не станет он этого делать. Пока.
– Он боится.
– Чего?
Слезинка на мгновение задержалась на высокой скуле, вздрогнула и упала на татами.
– Он больше не тот Никуму. Что-то…
– Почему он стал вождем сасори?
Она покачала головой:
– Не знаю. Пока меня не было, с ним что-то произошло, что-то ужасное.
– Выходит, Оками прав – он предался злу.
– Нет-нет. – Она схватила его за руки. – Просто он изменился. Иногда… иногда он такой же, как раньше, а потом вдруг становится… как сумасшедший.
Радостные крики чаек. Нашли, наверное, пищу. Небольшими плотными стайками они скользили над самой водой и безостановочно галдели.
– Ронин, я опасаюсь, что он одержим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92