Это был пре
красный высокий дом, сказал он, целых два этажа. Человек, которому известн
ы здания в пятьдесят этажей, даже человек, который повидал в жизни дворцы,
не улыбнется усилиям этого старика, пытавшегося описать высоту своего д
ома и убедить меня, что дом возвышался на два этажа, когда мы стояли вместе
перед этой печальной белой насыпью. Он сказал мне, что его сын убит. И это в
торое несчастье, как ни странно, не взволновало меня так сильно, как белая
насыпь, которая была домом и возвышалась на два этажа, поскольку оно каже
тся совершенно обычным для каждого французского семейства, глава котор
ого случайно заговорит с чужаком в разрушенных французских городах или
на оживленных французских дорогах.
Он указал вдаль на огромную белую насыпь, на вершине которой кто-то поста
вил маленький деревянный крест. «Церковь», Ц сказал он. Об этом я уже зна
л.
На очень плохом французском я попытался успокоить его. Я сказал, что Фран
ция, разумеется, выстроит его дом снова. Возможно, этим займутся даже союз
ники; поскольку я не предполагал, что мы сделаем достаточно, если просто в
ыставим немцев из Франции и оставим этого бедного старика блуждать без к
рыши над головой. Я сказал ему, что в будущем Круазиль, конечно, восстанет
вновь.
Он не проявил ни малейшего интереса к моим словам. Его двухэтажный дом ру
хнул, его сын погиб, маленькая деревня Круазиль исчезла; у него осталась т
олько одна надежда на будущее. Когда я закончил говорить о будущем, он при
поднял палку с набалдашником, которую нес в руке, до уровня горла. Конечно
, это была старая палка его сына, и теперь старик держал ее за кусок веревк
и, продетый сквозь рукоять, которую он поднял до уровня шеи. В это время он
проницательно и внимательно наблюдал за мной, поскольку я был незнакомц
ем и мне следовало объяснить кое-что, чего я мог не знать Ц то, что полезно
было бы уяснить всем людям.
«Кайзер», произнес он. «Да», сказал я, «кайзер». Но я произнес слово «кайзе
р» иначе, нежели он, и он снова повторил: «Кайзер», внимательно наблюдая за
мной, чтобы убедиться, что я понял. И затем он сказал «pendu» и немного раскача
л палку, свисавшую с веревочной петли. «Oui», ответил я, «pendu».
Понял ли я? Он был еще не вполне уверен. Было важно, чтобы это окончательно
решилось между нами, пока мы стояли на этой дороге через то, что было Круаз
илем, где он прожил много солнечных лет, а я провел один сезон среди мусора
и крыс. «Pendu», сказал он. Да, я с ним согласился.
Все было хорошо. Старик почти улыбнулся.
Я предложил ему сигарету, и мы зажгли две от аппарата из кремня, стали и бе
нзина, который старик носил в кармане.
Он показал мне свою фотографию и паспорт, чтобы доказать, полагаю, что он н
е шпион. Нельзя было признать сходство, поскольку фото, должно быть, сдела
ли в несколько более счастливый день, до того, как он увидел свой двухэтаж
ный дом поверженным во прах. Но он не был шпионом, потому что в глазах его с
тояли слезы; а пруссаки, я думаю, не прольют ни единой слезинки о том, что мы
увидели в деревне Круазиль.
Я больше не говорил о восстановлении его дома, я больше не говорил о новом
Круазиле, сияющем где-то в будущем; поскольку не это он видел в будущем, не
в этом заключались надежды бедного старика. У него осталась только одна
темная надежда, и не было места для других.
Он надеялся увидеть, как кайзера повесят за все зло, которое он сотворил в
Круазиле. Этой надеждой он жил.
Мадам или сеньор из любой далекой страны, если вы прочитаете эти слова, не
вините старика за жестокую надежду, которую он лелеял. Это была единстве
нная надежда, которая у него осталась. Вы, мадам, с вашим садом, вашим домом,
вашей церковью, деревней, где все знают вас, вы можете надеяться, как всяка
я христианка, обширны просторы надежды в вашем будущем. Вы увидите смену
времен года над вашим садом, вы будете заняты своим домом, и делиться с ваш
ими соседями неисчислимыми маленькими радостями, и находить повсюду ут
ешение и красоту, и наконец обрести последний приют возле церкви, шпиль к
оторой вы видите из вашего дома. Вы, сеньор, с вашим сыном, возможно, подрас
тающим, возможно, уже носящим меч, который некогда носили вы сами, вы может
е обратиться к воспоминаниям или смотреть с надеждой на будущее с равной
непринужденностью.
Человек, которого я встретил в Круазиле, не имел подобной возможности. У н
его осталась лишь одна эта надежда.
Прошу вас, вашим голосом или волеизъявлением, властью или влиянием, кото
рым вы обладаете, не делайте ничего, чтобы отобрать у этого бедного старо
го француза единственную маленькую надежду, которая ему осталась. Чем бо
лее тривиальной его странная надежда покажется вам по сравнению с вашим
и собственными возвышенными надеждами, которые приходят так легко сред
и всех ваших полей и домов, тем более жестоко будет лишить старика надежд
ы.
Я многое узнал в Круазиле, и последним был тот странный урок, который мне п
реподал старик. Я развернулся, обменялся с ним рукопожатием и сказал «до
свидания», поскольку я желал снова увидеть нашу старую передовую линию,
к которой мы привыкли, теперь опустевшую и наконец затихшую. «Боши побеж
дены», сказал я.
«Vaincu, vaincu», повторил он. И когда я покинул его, в слезящихся глазах проглядыва
ло нечто, почти похожее на счастье.

Бермондси _versus_ Вюртембург

Деревья у дороги становились все тоньше и тоньше, а
потом исчезли вовсе, и внезапно мы увидели посреди леса призраков убитых
деревьев Альбер, весь серый и пустынный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13