Да здравствует Убийство! Да здравствует Преступление! Да здравствует Свобода! »
— Ты забыла «во имя великой славы Нашего Вечного Отца, благодаря которому мы поднялись над стадом», — шелестит Мартина.
— Я думала, что это можно прочесть перед камерой, а в качестве фона использовать горящего заживо жандарма.
— Аутодафе Правопорядка… Неплохо, — одобряет Летиция, а потом восклицает: — На костер Лорье!
Я чувствую, как меня сотрясают спазмы ненависти.
Шум голосов в коридоре, остальные возвращаются. Я так напряжена в стремлении не упустить ничего из происходящего, что мне кажется, будто мои уши выросли раза в три. Малейший звук имеет значение. Может быть, моя жизнь, наши жизни зависят от ничтожной детали, которую мне удастся уловить. Входят четыре первых «персонажа».
— Вот уж когда не вовремя, тогда не вовремя, — говорит Бернар, — а сорокам нравится все, что блестит.
— Слава Богу, вы целы! — восклицает Иветт, а потом испускает крик ужаса, увидев, я полагаю, в соседней комнате тело Эмили и рядом с ним Клару, издающую нечленораздельные звуки.
Мадам Реймон повторяет за ней:
— Бедная малютка, бедная малютка!
Две сухие пощечины: Иветт икает, мадам Реймон сдавленно всхлипывает и лепечет:
— Но, мадам Франсина…
— Нет больше никакой мадам Франсины, жирная сука! — орет Кристиан. — Мы сейчас тебя поджарим в твоей дерьмовой печке!
— Т-с-с, Кристиан! Никаких грубостей! — увещевает его Франсина. — Наши бедные слуги и так достаточно травмированы.
Жюстина зовет: «Фернан? Фернан?», и Мерканти со смехом передразнивает ее. Слышу, как Жюстина спотыкается, потом пронзительно кричит:
— Кровь, здесь кровь! Тут на полу человек, весь в крови!
— «Ферни! Ферни!» — хнычет Мерканти.
— Ферни! Нет!
— Кончай ныть, или я его прикончу! — рявкает Мерканти. — Ненавижу истерики.
Жюстина остается возле дяди и тихо разговаривает с ним.
— Почему наш брат Леонар не с нами? — вдруг спрашивает Мартина таким голосом, как будто жует облатку.
— Хороший вопрос! Пойду посмотрю! — отвечает Мерканти.
— Нас заставили спуститься в подвал под дулами автоматов. Они отняли у Жан-Клода его аппарат, а мальчиков из лаборатории заперли в пустых бочках, — шепчет мне Иветт. — А Юго умер! Они повесили его на лестнице! — добавляет она с истерическими нотками в голосе.
Вдохновение. Спокойствие. Ручку:
«Тентен?»
— Он на чердаке, они его били, рана опять открылась. Но зачем они все это делают? — продолжает она в отчаянии. — Франсина, Ян, малышка Летиция, все такие милые, и вдруг стали настоящими монстрами! Только что ваш дядя рассказал нам какую-то запутанную историю, вроде бы это артисты, но артисты не убивают людей!
— Разные бывают артисты! — замечает Кристиан, услышавший ее слова, и смеется над собственными словами. — Артисты-садисты! — продолжает он. — Идите сюда, милая Иветт, я вам все объясню.
Он тянет ее к себе, я слышу, как Иветт вскрикивает после каждой фразы, слышу громкий смех Кристиана. Остальные переругиваются вокруг нас.
Слышу, как сердце колотится в горле. Очень быстро. Странное и двойственное ощущение, будто я нахожусь под общим наркозом и одновременно в состоянии обостренного бодрствования.
— Элиз?
Жюстика.
— Что они сделали с Фернаном?
Ты хочешь, чтобы я тебе ответила? Но как?
— Кто эти люди? — продолжает она. — От них пахнет злом! Я узнаю их голоса, но не их души. Я их слышала, они убьют нас, но за что? Это что, демоны, вышедшие из ада?
В каком-то смысле, да.
Блокнот. «ПсиГот'ик».
Вернувшаяся ко мне Иветт читает вслух.
— «ПсиГот'ик»! — восклицает Жюстина, — но я же делала с ними выставки! Очаровательные люди! На вернисаже подавали огурчики в соусе из ревеня!
Наверное, она понимает, что это — не самый верный критерий, чтобы судить о людях, потому что на мгновение умолкает, а потом говорит тихо:
— Фернан мне все рассказал, перед тем как его увели. Они снимали фильм, тайком от нас. Он узнал из вашей записки. Он же обожает разыгрывать комедии, вы знаете.
Ага, но он-то думал, что разыгрывает комедию, а на самом деле разыграли его самого.
— Но это не шутка, нет? — продолжает Жюстина.
Почему же, шутка, в определенном смысле этого слова, жестокая шутка, а мы в роли вышучиваемых.
В моей голове проносится все, что случилось после нашего приезда в Кастен. Я заново слышу каждую фразу, я заново вижу каждый жест, в новом свете, в свете заговора. Все эти нестыковки, все слова, произнесенные без выражения, это ощущение, что никто по-настоящему не грустит. Факты громоздятся друг на друга, как элементы конструктора. Вдруг я цепляюсь за факт, остающийся для меня неясным.
— «Портсигар?» — читает Иветт.
— А! — говорит Жюстина. — Это Фернана. Я не понимала, каким образом он мог попасть к этой Вероник, я боялась, что будут искать связь между ним и жертвой, вот я и сказала, что она его у меня украла.
— А каким образом он к ней попал? — спрашивает Иветт.
«Может быть, Фернан дал Соне, а Соня Вероник?» — царапая это, я понимаю, что долго ломала себе голову над тем, что и гроша ломаного не стоит.
Иветт читает эти слова Жюстине, та соглашается.
— Вполне вероятно, но в тот момент я уже ничего не понимала.
Мы обе не понимали.
Внезапный звук шагов. Двое мужчин. Один гремит каблуками, второй словно все время спотыкается. Леонар
— П-п-ус-ти м-ме-ня!
— Где ты был, Лео? — слащаво спрашивает Мартина.
— Ус-с-т-ал.. , — бормочет Леонар.
— Бедняжка! — бурчит Кристиан. — А мы, думаешь, не устали с этими сучками, которые все время трещат?
— Это ты о ком? — холодно вопрошает Летиция.
— Не будем ссориться! — отрезает Ян. — Леонар здесь, а это главное!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88