«Гористый остров в обрамлении райских песчаных берегов, лежащий зеленым бриллиантом в Карибском море, в пяти километрах к северозападу от Гваделупы, с населением 15 000 жителей на 140 квадратных километров». Место, совершенно нетипичное, тем не менее достаточно хорошо воспроиз-водило то, что гиды именовали «разнообразием Карибского пейзажа». Он услышал свой собственный голос:
– Сестра моей матери держала сувенирную лавочку в городке Вье-Фор. В детстве я проводил там все каникулы.
– Именно там я и родилась.
Что касается Дата, то он родился на Дезираде, уже тому сорок пять лет назад. Неужели сорок пять? Это невозможно: должно быть, паспорт лжет. Он чувствовал себя таким же сильным и здоровым, как в юности.
– Дыра дырой, – добавила Шарлотта с презрительной гримасой.
Даг придерживался иного мнения: в его детстве не было времени более приятного, чем то, что он провел в этом маленьком сонном городишке. Нет, в самом деле, почему он больше никогда туда не наведывался? Он внезапно вспомнил строптивого подростка, каким был в то время, и о том, какое его вдруг охватило презрение к этой «крысиной норе». В последний раз он оказался там после смерти отца, чтобы навестить тетку, его единственную оставшуюся к тому времени родственницу, которая продолжала писать ему письма по-креольски на разлинованных листах бумаги, надушенных фиалкой. Два года спустя и она в свою очередь отправилась в мир иной: она слишком много ела, артерии не выдержали, тетку нашли скрючившейся за кассой своей лавочки, рука сжимала набитое соломой чучело игуаны.
– Итак, я в вашем распоряжении, – заявил он с наигранной бодростью.
Она бросила на него презрительный взгляд, как если бы услышала непристойное предложение, и продолжила свой рассказ.
Ее мать, Лоран, француженка, вышла замуж за одного высокопоставленного чиновника из Сен-Мартена, отставника из почтового ведомства. Он был гораздо старше ее, но очень богат, они жили на роскошной вилле. Прямо как в сказке. В 1970 году «сухой сезон» – так в тех местах называется лето, с декабря по апрель, – был удушающе жарким. Целые дни напролет Лоран проводила на пляже и смертельно скучала. Там она и встретила соблазнителя из местных, и у них случилась любовь под кокосовыми пальмами на побережье: десять километров белого песка и укромных бухточек, где при желании можно было отыскать немало потаенных мест. В результате девять с половиной месяцев спустя на свет появилась Шарлотта. Произведя на свет очаровательного шоколадного младенца, Лоран оказалась выброшена старым пенсионером из дома. Лишенная собственных средств, хрупкая и совершенно выбитая из колеи, она сняла хижину неподалеку от городка Вье-Фор и жила кое-как на небольшие деньги, которые ей удалось отложить за время замужества. Она пристрастилась к алкоголю и в конце концов повесилась на веранде осенью 1976 года, в разгар сезона дождей. Конец сказки.
Маленькая Шарлотта, которой в ту пору было чуть больше пяти лет – и которую старый отставник категорически отказывался видеть, – была отправлена в приют, на содержание сестер монахинь, и двадцать лет спустя отправилась на поиски своего настоящего отца. Все, что знала Шарлотта, она почерпнула из пьяного бормотания мамаши: та часами могла произносить монологи, потягивая свой пунш.
Даг записывал рассказ, используя свое собственное изобретение: помесь стенографии с одному ему понятными значками-сокращениями, думая о том, что мисс Дюма, должно быть, и не догадывается о том, до какой степени ее рассказ задевает его больные точки. Ему было приблизительно столько же лет, когда его собственная мать, чернокожая карибка родом с Виргинских островов, умерла от рака груди, не успев подарить ему братьев и сестер. Его отец, который был белым и который поменял нищету родной Луизианы на призрачную райскую жизнь на островах, маленький человечек, сухой, как палка, с голубыми глазами в красных прожилках, с заросшими щеками и мрачным юмором, никогда не демонстрировал любви к сыну. Ребенком Даг относился с опасением к этому ни в чем не похожему на него человеку и который всегда смотрел на него так, будто упрекал за эту непохожесть, тем более что в карибском мире, где любой расовый нюанс имеет значение, Даг принадлежал к числу тех, кого называют «конголезскими неграми», то есть к самым чернокожим из всех. Как и Шарлотта, он страдал из-за цвета своей кожи, и особенно оттого, что не мог понять, почему она может быть препятствием при его общении с другими. И только после смерти отца он понял: тот злился на него не потому, что он был черный, а потому, что он вообще появился на свет.
С улицы донесся пронзительный звук клаксона. Даг чуть было не подскочил на стуле. Зачем это он все опять пережевывает? Преждевременный старческий маразм?
Он заметил, что давно уже установилась тишина, и поднял глаза на молодую метиску. Она коварно улыбнулась ему:
– А я думала, вы заснули…
Эта маленькая змеюка за словом в карман не лезла. Он встряхнул ручкой:
– Простите, тут с чернилами что-то.
Она шумно вздохнула, словно говоря: «И какого черта я здесь делаю?» Надо сказать, что агентство внешне выглядело довольно непрезентабельно. Но они с Лестером были лучшими, об этом говорили повсюду. Он направил на нее ручку, как какой-нибудь актер из сериала:
– А если я помогу вам найти отца, что вы сделаете?
– Яйца ему оторву.
– Неплохая программа, – ответил он, инстинктивно сжимая под столом бедра. – Я думал о чем-нибудь более сентиментальном.
– Ну да, разбрасывать сперму направо и налево, чего уж сентиментальнее.
Так тебе и надо, дураку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98